Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина

старательная и трудолюбивая тоже решила стать певицей. Вот только голоса нет. Совсем. А сын режиссера тоже решил стать режиссером… И вот обе мамы ездят друг к другу на концерты и хвалят своих детей…"

— Согласен, Марина Петровна. Согласен полностью. Но что делать? Мать есть мать… И потом, дочка очень хорошо смотрится в рекламе, а сын, говорят, талантливый человек. У всех бывают неудачи…

— И еще, объясни мне, ты всегда в курсе всех дел. Что ты знаешь о Грише Константинопольском? Мне тут в гостях показали его фильм про сколько‑то там долларов. А, вспомнила, этих долларов восемь с половиной, как у Феллини. Все хотят, чтобы хоть что‑то было как у Феллини. По–моему, эти "Доллары" — чушь, большая реклама прокладок. Но некоторые, из тех, кого я уважаю, велят Константинопольского любить, потому что он — новое слово. И вообще, это кличка или фамилия? Смешно, как Ваня Ньюйоркский или Эдик Парижский… Вообрази, у него в кино страус!

Отвязалась, наконец. На кухне было пусто. Антон подождал, решив, что Варя в ванной. Подождал, повздыхал обиженно, а потом обнаружил под бутылкой шампанского записку.

" Я взяла у тебя пятьдесят рублей. Если увидимся когда‑нибудь, сразу отдам. В противном случае считай, что я их украла. Даша Измайлова".

Часть третья

1

Замшевый, затертый по углам до блеска, размером чуть больше кисета, мешок с вензелем, Лидия обнаружила, когда после смерти тетки стала разбирать ее барахло. Мешочек лежал в шкафу под стопкой льняных полотенец. Видимо. когда‑то его стягивали тесьмой, а сейчас он был просто зашит грубыми, спешными стежками. Вензель из переплетенных букв был вышит золотистыми нитками, которые от времени потускнели, а в некоторым местах протерлись, поэтому надо было напрячься, чтобы угадать буквы "С" и "Ф". Ни у кого из родни подобных инициалов не было. Все Горшковы — бабушки–дедушки до революции были деревенскими, какие там вензеля.

Лидия взяла мешок в руки — тяжелый! Внутри что‑то позвякивало нежно, как речная галька. Самое забавное, что она до самой последней минуты не понимала, в чем дело, а из‑за тяжести мешка решила, что в нем награды — значки, ордена, медали. Лидия Кондратьевна аккуратно вспорола уголок. Как из беспечно открытой бутылки шампанского брызнет вдруг искрящаяся пенная жидкость, так и из этого мешка полились под напором, сверкая, драгоценные камни… вначале камни, потом кольца. На дне мешка лежали браслеты. Это было настоящее богатство. Хорошо хоть золотых коронок нет, — подумала Лидия. Вот они — подарочки, вот загубленные души. По этим колечкам и камешкам можно сосчитать, кого Клавдия "спасла". А скольких загубила? Длиннехонький список наверное. И этой гадине мать считала себя всю жизнь обязанной. Лидия запихала камни в мешок и неожиданно для себя выругалась грязным, матерным словом. Никогда она себе такого не позволяла.

Тетка умерла в мучениях, со скорой помощью. Тело ее раздула водянка, живот был огромным, как бурдюк. Жидкость сочилась даже из мертвой, старуха лежала в луже сукровицы. Это так напугало Лидию, что она наняла людей, тело отвезли в морг. Суеты с похоронными делами было много, и Лидия Кондратьевна просила Петлицу помочь. Племянник довольно нагло отговаривался крайней занятостью. На кремацию, правда, приехал, постоял с отвлеченным видом. Родня ждала поминок. Но Лидия сказала жестко: " Вам надо, вы и поминайте".

Кисет с богатством к этому времени уже был найден, и даже одно колечко к бриллиантом отнесено в скупку. Лидия решила, что для своих нужд не использует ничего из этих окровавленных побрякушек, но на похороны Клавдии Захаровны одно колечко разрешила себе употребить. Хозяйка этого кольца, наверное, давно в могиле. Но если бы можно было спросить у нее согласия, ответ наверняка был бы утвердительным. Для всех загубленных душ смерть Клавдии Захаровны, почитай, праздник.

После крематория Лидия приехала в пустую квартиру и опять принялась за уборку. Предметом ее забот на этот раз было окно в старухиной комнате. Ей казалось, что смрадный дух помещения осел на стеклах в виде желтого, гнойного налета: уничтожить его, стереть, чтобы солнцу было легче продезинфицировать всю квартиру. За мытье Лидия принялась почти с вдохновением, но потом активность увяла, стекла упорно не хотели становиться прозрачными, на границах, у рамы появлялись все новые потеки и разводы. И все какая‑то лукавая, не ко времени пришедшая мысль сверлила мозги. Почему кисет был зашит? Ясное дело, старуха зашила кисет, чтобы не было соблазна доставать из него все эти кольца и драгоценности. От жадности? Да уж наверное жаба мучила… Вряд ли здесь имел место моральный аспект. И все‑таки… Отчего не предположить, что старуха стеснялась нажитого подлостью богатства? Стеснялась, смешно, застенчивая такая… Нет, может быть, правда, стыдилась? Иначе с чего бы она в бреду все Бога поминала, и всё словно его уговаривала, жаловалась и просила понимания. И даже про то, что Лидиного отца под расстрел подвела созналась, а про кисет — ни слова. Не может быть, чтобы она забыла о существовании драгоценностей. Или сама мысль о них была так глубоко запрятана в подсознании, так накрепко завязана нитками, красными и зелеными, что и в бреду хозяйке не было туда доступа.

Недаром Лидия была идеалистка и жизни не знала. Мысли о покойной так ее замучили, что она бросила уборку, спустилась к соседнему ларьку и купила бутылку водки. Еще не было случая, чтобы она в одиночестве пила. Но Лидия не представляла, как иначе можно помянуть усопшую. Теперь она уже корила себя, что не заказала отпеть тетку в церкви. Раньше ей сама эта мысль казалась кощунственной, а сейчас мучил вопрос — разве ты судья? Как там?… "Отпусти нам долги наши, как мы прощаем должников наших…" Мы готовы простить всех должников, когда они безликие, и не люди вовсе, а символ каких‑то там долгов. Неужели такие монстры, как ее тетушка, тоже достойны прощения?

Вторая рюмка водки обогатила новой мыслью. Пришедшая в голову идея была разумна и обжигающе правильна. Все эти драгоценности надо обратить в деньги, а на них выкупить у бандитов Фридмана. О, это вполне справедливо. Грязные деньги — грязным людям. Имя Фридмана вызвало новый прилив энергии, желание что‑то немедленно делать. Фридман — это ее золотой фонд, ее надежда. Вот сейчас она выпьет еще рюмку, и баста. С точки зрения поминальных традиций, этого вполне достаточно. А после этого сядет писать длинное и нежное письмо Фридману.

Вот только — Даша… В первую очередь