Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943 - Эрих Редер

Гитлер, однако, потребовал, чтобы наши войска оккупировали Тромсё вместе с другими портами, которые предполагалось захватить в ходе оккупации Норвегии, и обосновал это тем, что он «не хотел бы иметь русских так близко».

В тот момент я не осознал истинного значения ответа Гитлера, потому что тогда я был заинтересован только в предотвращении оккупации Тромсё британцами. Но в свете последующих событий я отнюдь не уверен, что Гитлер уже тогда не думал о возможности будущего разрыва отношений с Россией.

Не могу сказать, когда он серьезно начал пестовать идею о кампании против Советского Союза, потому что, зная о моем резко отрицательном отношении ко всему, способному привести к открытию второго фронта на востоке, он тщательно избегал обсуждения со мной чего-либо подобного. Правда, на совещании с командующими трех видов вооруженных сил 21 июня 1940 года он упомянул, что Англия может связывать свои надежды с изменением политики Соединенных Штатов или с вступлением в войну России, но тут же заметил, что последняя возможность в высшей степени маловероятна и не в наших интересах, даже если она вступит в войну на нашей стороне.

Несколькими неделями спустя, 6 сентября, докладывая фронтовую ситуацию Гитлеру, я попытался убедить его развернуть планы на таком перспективном театре военных действий, как Средиземноморье. Я обрисовал ему стратегическое значение Гибралтара и Суэцкого канала в стратегии Англии, а также аналогичное значение порта Дакар во Французской Западной Африке.

В ходе этого обсуждения Гитлер вновь ни малейшим словом не упомянул о России. Но в середине сентября он признался мне, что у него есть определенные намерения относительно России.

Я не преминул воспользоваться представившейся мне возможностью изложить свои взгляды на подобные проблемы до того, как они становятся утвержденными планами, и повторил свои утверждения в ходе аналогичного доклада, который я сделал во время долгой неофициальной встречи с ним 26 сентября. У меня уже вошло в обычай просить неофициальной встречи с ним всякий раз, когда появлялась особо важная точка зрения, которую я хотел довести до него. Во время подобных встреч он проще воспринимал мои доводы и гораздо более внимательно прислушивался к аргументам и возражениям, чем в присутствии других собеседников.

Я принес с собой меморандум, специально подготовленный к этому докладу военно-морским штабом, и воспользовался приведенными в нем данными, чтобы подкрепить мои собственные высказывания, а именно:

1. Англичане по-прежнему рассматривают Средиземноморье как стратегический центр своего положения в мире и собирают там крупные военно-морские силы, а также многочисленные воинские части со всех концов своей империи.

2. В результате столь впечатляющего укрепления британской мощи Италия вскоре может ощутить себя оставшейся далеко позади и оказаться в затруднительном положении в Средиземноморском регионе.

3. Для уравновешивания этого мы должны бросить все наши силы на борьбу против Англии, чтобы покончить с ней раньше, чем Соединенные Штаты активно вступят в войну на ее стороне.

Затем я снова вернулся к своей постоянной теме: что мы должны сконцентрировать все наши усилия на нанесении ударов по Англии, душе сопротивления. И лучше всего сделать это мы можем путем усиления наших действий на море с наших баз на атлантическом побережье, но в то же самое время мы должны расширять сеть наших баз на западном побережье Африки, если сможем заполучить согласие Франции. При ее активном содействии и с помощью Италии мы могли бы контролировать все Средиземноморье, а также все африканское побережье вплоть до Суэцкого канала. Торговые пути Англии, связывавшие ее через Средиземноморье с Индией, были бы перерезаны. И таким же образом мы могли бы включить Северную Африку в европейскую торговую систему, которой были жизненно необходимы африканские поставки для обеспечения Европы.

Контроль над Средиземноморьем, указывал я, стал бы также и средством давления на Россию, заставив ее быть крайне осторожной при вынашивании каких-либо враждебных планов против нас, а это устранило бы всякую необходимость военных действий на севере против Советов.

Я выказал Гитлеру весь свой скептицизм относительно его планов развязать войну на два фронта, что в корне противоречило его собственному постоянному порицанию глупости императорского правительства, которое сделало точно такую же ошибку в 1914 году. Советско-германский пакт нельзя было нарушать ни в коем случае, поскольку пакт этот сам по себе был гарантией против войны на два фронта.

Наконец, я указал, что, хотя война с Россией будет прежде всего делом сухопутной армии и ВВС, флот с неизбежностью будет принимать в ней участие. Расширение войны на Балтийский регион потребует посылки на этот театр военных действий части наших легких сил – минных тральщиков, минных заградителей, торпедных катеров, патрульных кораблей и т. п. – для охраны наших портов, наших транспортов и конвоев от нападений кораблей русских. А сил этих и сейчас уже не хватало, поскольку они были совершенно необходимы для охраны наших новых баз на атлантическом побережье в наступательной войне против британских морских коммуникаций. Любое отвлечение этих кораблей на Балтику значительно ослабит наши усилия в Атлантике. Мы ни в коем случае не должны начинать войну с Россией.

Явно находившийся под впечатлением моего подробного анализа, Гитлер сказал своим сотрудникам, что на основании моих неприкрашенных фактов он может оценить, следует он правильным курсом или нет. Смотрелось так, что я смог отговорить его от опаснейшей русской игры, потому что некоторое время я ничего не слышал об этих планах. К тому же, несмотря на некоторые реальные конфликты интересов в Балтийском и Балканском регионах, наши отношения с Советской Россией развивались вполне гладко. В ноябре в Берлин прибыл на несколько дней для переговоров Молотов, советский министр иностранных дел. В день его отъезда я был в кабинете Гитлера с обычным докладом. Я воспользовался возможностью, чтобы снова подвигнуть его пресечь всякие слухи о том, что мы можем поссориться с Россией, заметив, что сейчас Россия, похоже, не может быть причиной каких-либо беспокойств.

Увы, мои предупреждения и предостережения пропали зря. Восемнадцатого декабря 1940 года Гитлер поставил в известность командующих тремя видами вооруженных сил, что он твердо намерен напасть на Россию с целью предотвращения потенциальной опасности на континенте.

Обычно, делая подобные заявления, Гитлер устанавливал предельный срок, после которого командующим больше не было позволено оспаривать решение. Но 18 декабря директива о нападении на Россию – ей было присвоено кодовое название «Операция «Барбаросса» – не содержала подобного предельного срока или указания на планируемую дату начала операции; это была лишь предварительная директива. Тем не менее любые надежды на то, что Гитлера удастся отговорить от этого решения, выглядели чрезвычайно сомнительными.