Генерал де Голль - Николай Молчанов

Вот почему сообщение о составе правительства де Голля повергло их в недоумение и возмущение. Им трудно понять, что генерал должен расплачиваться за голоса, полученные 1 июня, и многое другое. Алэн де Сериньи писал в своей газете «Эко д'Альже»: «Никто из тех, кто проявил наибольшую веру в будущее французского Алжира, не сидел в воскресенье на правительственной скамье — ни Бидо, ни Сустель и никто из их товарищей по борьбе…»

4 июня 1958 г. Выступление на Форуме в Алжире

Де Голль, конечно, предвидел реакцию алжирских «ультра» и сразу направил генералу Салану телеграмму: «Буду у вас в среду. Ждите меня, соблюдая спокойствие и не теряя веры».

4 июня де Голль прилетает в Алжир. Толпы встречают его по всему пути следования от аэродрома. На Форуме перед огромным скоплением людей генерал поднимает руки и ждет, пока смолкнет, наконец, овация. Тогда он бросает первую фразу: «Я вас понял!» Снова шум и крики. И он произносит речь, где много слов о братстве, величии, великодушии Франции, но нет того, чего ждут от него стоящие рядом лидеры мятежа Салан, Сустель и другие, что одно только и может быть признаком «понимания»: «французский Алжир» и «интеграция». Правда, он как будто верит в пресловутое «алжирское чудо», в невероятную комедию франко-мусульманского «братания», которую организовали парашютисты генерала Массю. Де Голль заявляет, что отныне в Алжире «существует только одна категория жителей». Однако заветных слов все же не слышно…

Главари мятежа едва скрывают свое возмущение тем, что в правительство де Голля не включен даже Сустель. Генерал, впрочем, улавливая все, бросает в беседе с ними, что скоро Сустель («мой друг Сустель», — уточняет он) получит достойное его высокое назначение. Пока же они отводят душу тем, что не дают сопровождавшим де Голля министру по делам Алжира социалисту Лежену и двум другим его коллегам появиться на балконе перед толпой вместе с генералом. Их внезапно запирают в соседней комнате.

Де Голль объезжает города Алжир, Константину, Бон, Оран, Мостаганем. На одном из митингов постоянные возгласы «Да здравствует Сустель!», наконец, выводят генерала из себя, и он кричит в микрофон: «Я прошу вас, замолчите, замолчите!» Военные руководители мятежа тревожно смотрят на генерала, но молчат и выжидают, подавленные его авторитетом и уверенностью в себе. Наконец, в Мостаганеме он единственный раз восклицает: «Да здравствует французский Алжир!» Уж не присоединился ли он к «ультра»? Нет, в Париже в ответ на недоумение своих сторонников слева он говорит: «Да, это вырвалось у меня. Но разве не говорят обычно: „французская Канада“, „французская Швейцария!“»

Одним своим появлением в Алжире де Голль все же решает самую неотложную задачу: потушить мятеж, не присоединяясь к программе «ультра». Но они уже чувствуют это, и 5 июня предупреждением звучит выступление Дельбека по алжирскому радио: «Единство за генералом де Голлем, но не любой ценой… Мы перешли Рубикон не для того, черт возьми, чтобы усесться на берегу с удочкой. Мы пойдем до конца в том, что мы начали 13 мая».

Пока же мятежные военные должны были довольствоваться орденами и новыми звездами на мундирах, которые де Голль бросил им щедрой рукой. Салан получил военную медаль — высший знак отличия, Массю — чин дивизионного генерала, Зеллер — должность начальника штаба армии и т. п. А Сустель 7 июля занял пост министра информации; лучше было держать этого неутомимого авантюриста под присмотром… В день Национального праздника 14 июля в Париж прибыли парашютисты и торжественным маршем прошли по Елисейским полям. Париж имел возможность воочию убедиться во всемогуществе де Голля: мятежные головорезы, которых в мае со страхом ожидали в столице, теперь походили на самых послушных солдат.

Что касается гражданских «ультра», то с ними генерал церемонился еще меньше. Как только он вернулся в метрополию, алжирский «Комитет общественного спасения» принял наглую резолюцию с требованием запретить во Франции все политические партии. Де Голль немедленно реагировал на это телеграммой Салану: «По поводу досадного и несвоевременного инцидента, вызванного категорической резолюцией алжирского „Комитета общественного спасения“, я напоминаю вам, что этот комитет не имеет других прав, кроме как выражать под вашим контролем мнение своих членов».

Де Голль подчеркнуто отделял себя от алжирских «ультра» и одновременно показывал свой либерализм политическим партиям и вообще населению метрополии. Здесь находились его главные политические интересы. Для начала требовалось срочно стабилизировать экономику. В июне выпустили внутренний «золотой» заем, который быстро принес солидные средства. Буржуазия охотно приобретала облигации займа, выражая тем самым свое доверие де Голлю. Ведь ее прямой представитель, Антуан Пинэ, ведал теперь финансами. Вообще в новом правительстве оказалось необычайно много людей, связанных с банками и монополиями. Благоприятная реакция биржи, в свою очередь, не оставляла никаких сомнений относительно классовой природы новой власти. А эту власть следовало закрепить законом путем введения новой конституции.

Ее готовили необычайно быстро, по специально упрощенной процедуре, причем де Голль очень торопил комитеты, занимавшиеся этим делом. К середине августа проект был готов. Традиционный французский парламентаризм уходил в область истории. Во имя принципа «разделения властей» резко ограничивались права парламента и в меньшей степени правительства. Зато небывало широкими полномочиями наделялся президент. По статье 16 новой конституции президент мог, если он сочтет необходимым, взять на себя совершенно неограниченную власть. Все сразу догадались, кто станет президентом. Конечно, неустойчивость внутриполитического положения, зависимость от политических партий в утверждении нового строя и решении алжирской проблемы вынудили де Голля согласиться пока на сохранение некоторых элементов парламентаризма, например принципа ответственности правительства перед парламентом. Во всяком случае, конституция создавала исходный пункт для движения к небывалой персонализации политической власти. Конституция 1958 года оказалась лишь первым этапом создания институтов и методов управления Пятой республики. Многое зависело от того, как и кем применяется конституция. Пока де Голль соглашался на определенный компромисс с партиями «системы».

В новой конституции мировоззрение де Голля, пронизанное духом истории, обращенное в прошлое, его инстинктивная склонность к монархической идее странным образом совпадали с новейшей тенденцией государственно-монополистического капитала к сильной власти. Одновременно конституция отвечала массовым антипарламентским настроениям, широко распространившимся в последние годы в обреченной на бессилие Четвертой республике.