Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918 - Павел Скоропадский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, к сожалению, мне в ноябре месяце было уже не до министерства народного образования. В Киеве все считали, что Петлюра будет разбит, по я с каждым днем чувствовал, что дело более и более осложняется и почва уходит из-под ног. Все русское шло наперекор мне, все те деятели, которые еще так недавно обсуждали со мной все дела и теснились в приемной, перекочевали или к Петлюре, или к Долгорукову. В моем штабе, за исключением моей ближайшей свиты, ближайших офицеров и казаков охраны, уже чувствовалось раздвоение. С одной стороны, Директория и сочувствующие ей успешно распространяли сведения, что я изменил Украине, с другой стороны, среди русского офицерства распространялись толки, что я вхожу в тайные переговоры с Петлюрой для того, чтобы предать офицерство. Долгоруков, который как честный человек, поняв мою задачу, договорившись со мной, действовал вполне лояльно, не нашел в себе силы воли для того, чтобы избавиться от всей той атмосферы, которую он получил от Келлера. Все господа, игравшие далеко не красивую роль при старом режиме, снова начали выплывать. Каждый день меня предупреждали о всевозможных каверзах против меня, наконец, дело дошло до того, что ко мне уже пришел один близкий мне человек и совершенно откровенно мне рассказал о плане моего ареста какой-то группой офицеров. Будучи своевременно извещен, я принял заблаговременно меры для противодействия.
Немцы уже открыто говорили, что это не авантюра кучки людей, а что это всеобщее народное восстание. Кстати, их солдатский совет все более и более левел и становился во враждебное к нам отношение. Но с солдатскими советами мы кое-как уладились, главное, что «Оберкомандо», где уже не было прежних выдающихся людей, совсем не понимало обстановки, а может быть, и не хотело ее понять ради целей «высшей» политики. Положение становилось тяжелым, а мне все пели, что Эно едет. Додумались уже до того; что для того чтобы обезопасить путь Эно, впереди его поезда пойдет поезд отборных немцев, вооруженных с головы до йог, а на коротком расстоянии сзади пойдет его поезд с французской охраной. Он согласился, а потом мне сообщили, что он не едет. Тут уже начали приходить сведения, что Эно совсем не имеет тех полномочий, о которых он заявлял игЫ сі отЫ[80]
На фронте шли бои{307}. Наши части отступили до Волынского поста, что уже под самым Киевом, и окапывались. Шла ежедневная артиллерийская стрельба. В один прекрасный день какая-то незначительная часть петлюровцев со стороны Подола ворвалась в юрод, но была остановлена немцами и отошла. Это мне доказало, насколько непрочно наше положение, когда, имея такую массу, казалось, своих бойцов, пришлось обратиться к немцам. Долгоруков же верил своим войскам, я же им не верил. Только действительно выдающееся офицерство было на фронте, но в незначительном количестве, да и там была рознь. Кроме Киева, приходилось отражать еще наступление полка украинцев, сформированных австрийцами{308}, и Болбочана, шедшего с Харькова. Сердюцкая дивизия почему-то была еще Келлером разбросана, по держалась хорошо, и кроме небольших случаев перехода на сторону Директории, как оказалось, из-за нескольких негодных подпрапорщиков, остальная молодежь, когда приспособилась к артиллерийской стрельбе, держалась хорошо. Не надо забывать, что все это были новобранцы. На фронте выдающимся командующим был генерал Копцеров, исполнивший свой долг до конца. Вот человек, который, я убежден, еще себя когда-нибудь блестяще проявит для пользы Родины. Все остальное офицерство заседало в штабах, разведках и в кафе всякого разбора.
Было неважно. Немцы находили мое положение плохим и предложили мне улететь на аэроплане в Одессу, так как пути все были отрезаны окончательно, и Воронович, которою Совет Министров послал в Яссы, был перехвачен где-то на пути. Я отклонил это предложение, считая, что я должен досидеть до конца здесь, где правительство и войско, несмотря на их отношение ко мне. Наконец, видя, что войско Директории наступает, немцы решили их остановить, и перешли в энергичное наступление одним полком с сильной артиллерией. Кавалерия же их должна была зайти глубоко им в тыл. Наши же части должны были наступать с фронта. Наступление немцев велось севернее Житомирского шоссе в обход Жулян. Это. — происходило в последних числах ноября. Вначале наступление шло хорошо, казалось, что дело вот-вот завершится блестяще, по перед самым нанесением решительного удара во фланг я получил сведение, что немцы наступление приостановили.
В чем дело? Немецкие солдаты решили добиться разрешения вопроса переговорами, Я понял, что дело проиграно. Так и случилось. Дальше уже бои прекратились, и завершилось все это тем, что немцы заключили перемирие и отошли в город. Долгоруков отошел снова к Волынскому посту, а войска Директории отошли значительно на запад. Это перемирие дало только возможность Директории всякими правдами и неправдами значительно усиливаться за счет военнопленных и обещаниями даровой раздачи земли, грабежа Киева — набрать себе массу всякого народа. Долгоруков все считал, что немцы хотят его предать, и совершенно им не верил. На самом деле, это перемирие было результатом комитетских порядков в немецкой армии.
Перемирие было заключено. Долгоруков считал снова его нежелательным, я же его считал далеко невыгодным при условии, что немцы наступали бы, но так как немцы не хотели драться, считал его спасительным. В это время, нельзя забывать, что ежедневно я получал и прямо, и косвенно, и официально, и неофициально извещения, что войска Entente-ы вот-вот придут, и всякая затяжка нас окрыляла надеждой, а не будь перемирия, я понимал, что через два часа после перемирия, если немцы не поддержат, Киев будет взят.
В дни наступления немцев я считал, что все дело может быть еще налажено. Ведь; повторяю, простой народ и весь интеллигентный класс совсем не хотели этой Директории. Я уже говорил, что буржуазные украинские партии, даже несмотря на федерацию, участия в этом деле не принимали. Газеты были на пашей стороне все время. В это же время я узнал, что к Одессе и Крыму начали подходить броненосцы Entente-ы. Видимо, и у Директории не было уверенности.
Приехал парламентером начальник Сечевиков Коновалец и хотел меня видеть. Я не согласился, и, может быть, напрасно, и послал его к Петру Яковлевичу Дорошенко, по, видимо, у них ничего не вышло. Была большая ошибка с моей стороны, что я его не принял{309}.
Время перемирия плохо было использовано нашими войсками. Хотя была объявлена общая мобилизация, по эта мобилизация дала мало действительно убежденного элемента, который бы дрался. Уже по началу было видно, что вся буржуазия относилась индифферентно и как-то выжидательно. Интересно бы знать, не жалеет ли она теперь свою тогдашнюю точку зрения, когда ее основательно пограбили, сначала войска Директории, а затем и сама Директория некоторыми распоряжениями, мало чем отличающимися от большевистских, как, например, конфискацией всего серебра и золота во всех ювелирных магазинах, наложением запрещений на все текущие счета и т. д., а потом пришли большевики. Если бы не было восстания, северный большевизм к нам никогда бы не проник, а с внутренним можно было бы справиться средствами министерства внутренних дел. Ну, да теперь поздно об Этом говорить, ошибки были со всех сторон. Приблизительно в первых числах декабря всякое телеграфное сообщение с Одессой было прервано, оставалось только радио, которое очень ненадежно действовало. Мы были окончательно отрезаны со всех сторон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});