Α. Спасский История догматических движений в эпоху Вселенских соборов - Α. Спасский

Въ никейскомъ символе: ου της βαϋιλείας ούκ έσται τέλος (царству котораго не будетъ конца). И этотъ пунктъ системы Маркелла очень рано обратилъ на себя внимание консервативнаго Востока. 4–я формула антиохийскаго собора 341 года уже ведетъ энергичную борьбу съ нимъ своимъ точнымъ определениемъ вечности царства Сына Божия; ου η βασιλεία ακατάπαυστος ονσα διαμένει εις τους απείρους αιώνας (царство Его, оставаясь непрекращаемымъ, пребудетъ въ безграничные веки и это определение повторяется неизменно въ филиппопольскомъ 345 и сирийскомъ 351 года вероизложенияхъ . Внесение обоихъ разсмотренныхъ выражений изъ антиникейскихъ формулъ въ константинопольский символъ, являющийся переделкой никейскаго, быть можетъ, лучше всего характеризуетъ ту глубокую догматическую разницу, которая отделяла старое поколение никейцевъ отъ новаго. Учение Аполлинария, разсмотрениемъ котораго въ особенности занимался соборъ, какъ свидетельствуетъ ο томъ послание 382 года, опро–вергается въ целомъ ряде новыхъ добавлений, не встречающихся въ никейскомъ символе, уже только потому, что составивший его соборъ не чувствовалъ нужды въ нихъ «σαρχωθέντα εκ πνεύματος αγίου και Μαρίας παρθένου (воплотившагося) отъ Духа Святаго и Марии Девы), σταυρωθέντα τέ υπέρ ήμας επί Ποντίου Πιλάτου (распятаго–же за насъ при понтийскомъ Пилате)… και ταφέντα (и погребеннаго)… και χαθεζόμενον εκ δεξιών του πατρός και πάλιν (ερχόμενον) μετά δόξης (и седящаго одесную Отца и опять грядущаго со славою)»… Не говоря уже ο точномъ и более подробномъ определении историческихъ фактовъ, ознаменовавшихъ земную жизнь Христа и имеющихъ свое догматическое значение, символъ въ этихъ прибавкахъ намеренно оттеняетъ, вопреки аполлинарианству, человеческую природу Христа, указывая не только на Его божественное, но и человеческое происхождение (отъ Девы Марии) и на Его несомненное и истинно–человеческое страдание (распятаго, погребеннаго). Воспринятое отъ Марии Девы, страдавшее и погребенное человечество воскресло, вознесено на небеса, пребываетъ иамъ со Христомъ вечно (сидящее одесную Отца) и снова явитея на земли (снова грядущаго со славой). Такимъ образомъ какъ некоторыя опущения, такъ и большая часть добавлений, наблюдаемыхъ въ константинопольскомъ символе по сравнению съ никейскимъ, объясняются историческими обстоятельствами и догматическими нуждами его времени. Внося необходимыя поправки въ никейский символъ, они придаютъ константинопольскому вероизложению более богатое догматическое содержание и ставятъ его въ полное соответствие потребностямъ той эпохи, которой онъ принадлежитъ.

Но константйнопольские отцы не ограничились только необходимымъ и вызываемымъ современными нуждами исправлениемъ никейскаго символа. Они самъ стиль его подвергли пересмотру и въ результате дали вероизложение, отличающееся въ литературномъ изложении замечательной художественной цельностью. Въ начале второго члена вместо довольно безпорядочнаго изложения никейскаго символа (τον υιον τυν θεον γέννηθέντά εκ τον πατρός μονογενή, τουτέστιν, εκ της οθσίας του πατρός, θεόν εκ θιου, φως εκ φωτός, θεον άληθινόν εκ θεον άληθινου—въ Сына Божия, рожденнаго отъ Отца, единороднаго, т. — е. изъ сущности Отца, Бога отъ Бога, света отъ света, Бога истиннаго отъ Бога истиннаго они дали выдающуюся по своему

Образцовому стилю фразу: τον υιον του θεον, τον μονογενή, τον εκ του πατρός γεννηθέντα προπάντων αιώνων, φώς εκ φωτός, θεον άληθινόν έκ θεοΰ άληθινου (Сына Божия, единороднаго, отъ Отца рожденнаго прежде всехъ вековъ, света отъ света, Бога истиннаго отъ Бога истиннаго), избегая ненужной тавтологии чрезъ опущение «Бога отъ Бога (θεόν έκ θεον)» и располагая определения Сына Божия въ порядке возрастающаго значения (далее следуютъ: рожденнаго, несотвореннаго, единосущнаго Отцу) и членомъ τόν отмечая ихъ исключительный смыслъ. Никейское просто «сшедшаго» не давало ответа на самый естественный вопросъ: да откуда–же сошелъ Сынъ? Константинопольский отвечаеть: εκ τών ουρανων (съ небесъ), и этотъ ответъ стоитъ въ гармоническомъ соотношении съ ниже–следующими определениями человеческой природы Христа (воплотившагося, вочеловечившагося), соединяя въ ней непрерывною связью небесное и земное. Έπϊ Ποντίου Πιλάτου (при Понтийскомъ Пилате) и κατά γραφάς (по Писаниямъ) — эти две ученыя цитаты, внесенныя константинопольскими отцами, имеють своею целью утвердить историческую достоверность фактовъ, сообщаемыхъ въ символе, и научно предотвратить всякия сомнения въ нихъ. Καθεζόμενον έκ δεξιών του πατρός και πάλιν έρχόμενον μετά δόξης (сидящаго одесную Отца и снова имеющаго притти со славой) составляетъ собой звучный аккордъ къ возвышенному стилю всего символа, естественно заключающий собой прежния уничижительныя выражения ο Христе и свидетельствующий ο неизменной небесной славе Его (ου της βασιλείας ουκ ε'σται τέλος). Постоянное стремление улучшить стиль никейскаго символа наблюдается и въ мелочахъ. Вместо безпорядочнаго употребления частицы хаи въ никейскомъ вероизложении, здесь вводится после–довательное применение ея, придающее своеобразную красоту всей речи (καϊ εναθ–ρωπήσαντα вм. просто εναθρωπήσαντα; και πάθοντα вм. παθοντα, και ταφένια και καθεξόμενον έκ δεξιών του πατρός και πάλιν έρχόμενον вм. Έρχόμενον въ ник..) и прерываемое лишь при σταυρωθέντα частицей τε.

Если при корректуре никейскаго символа константинопольские отцы ограничивались лишь необходимыми въ догматическомъ, полемическомъ и стилистическомъ отношении сокращениями и прибавками, въ прочихъ–же частяхъ оставили текстъ его неприкосновеннымъ, то третья часть изданнаго ими символа, начинающагося изложениемъ учения ο Св. Духе, представляетъ собой вполне самостоятельную работу. Для техъ или другихъ отдельныхъ выражений можно подыскать более или менее подходящия места въ частныхъ символахъ и творенияхъ современныхъ писателей, но общая ихъ композиция и стилистическая обработка делаетъ эту часть константинопольскаго символа совершенно оригинальнымъ явлениемъ въ области символьнаго творчества того времени, не имеющимъ себе нигде аналогий. Тонъ символа попрежнему остается торжественнымъ. «Και εις το πνεύμα το άγιον, το κυριοντο ζωοποιον (и въ Духа Святаго, господствующаго, животво–рящаго)—это языкъ Евангельский и ап. Павла (Иоан. XIV, 26 сл., 2 Кор. Ш, 6. 17. 18; Римл. УШ, II; Иоан. VI, 63), усвоенный всей последующей церковной литературой.

«Духъ Сятый, Святъ по естеству (τо πνεύμα το άγιον κατά φϋσιν) такъ же, какъ Отецъ святъ, а равно и Единородный», — говоритъ Григорий Нисский. Василий Великий повторяетъ тоже: «какъ Отецъ святъ по естеству и Сынъ святъ по естеству, такъ свять по естеству и Духъ истины» и добавляя, что «въ Духе святость есть естество» (φύσις ή άγιοσήνη). «Господомъ» исповедуетъ его Григорий Богосло, «Духомъ животворящим» (πνεύμα ζωоποιον)—называетъ Его Василий Великий и, раскрывая это учение подробнее, замечаетъ: «Духъ оживотворяетъ (ζωοποιεΐ) вместе съ животворящимъ все Богомъ и дающимъ жизнь Сыномъ». — „ Το εκ τοΰ πατρός έκπορευομένον» (отъ Отца исходящаго). Объ «исхождении», какъ отличительномъ свойстве Духа Св., училъ уже Афанасий, но философско–богословская установка понятия ο Духе, какъ отдельной Ипостаси Св. Троицы, и исхождении, какъ ея конкретномъ признаке, принадлежитъ каппадокийцамъ и, главнымъ образомъ, Григорию Богослову и Григорию Нисскому. «Το εκ πατρός εκπορευομενον» въ константинопольскомъ символе ставится въ прямую параллель къ τον εκ τον πατρός γεννηθεντα и обозначаетъ столь же тесное и неразрывное отвюшение Духа къ Отцу, въ какомъ находится и Сынъ, вполне заменяя собой по внутреннему смыслу слово «όμοουσιος, опущенное въ члене ο Духе. И эта мысль ο равенстве Духа Отцу и Сыну въ отношении къ Божеской природе рельефно выражается въ дальнейшихъ словахъ: «το συν πατρί καί υίω συμπροσκυνονμενον και συνδοξαζόμενον» (съ Отцомъ и Сыномъ споклояемаго и славимаго)». Церковные писатели всегда разсматривали «споклонение и спрославление», какъ доказательство единства и равночестности природы. «Природа прославляемыхъ одинакова», — говоритъ Василий В. Только Богу прилично поклонение, и если Духъ спокланяется съ Отцомъ и Сыномъ, то Его Божество должно быть тоже самое, что и у Отца и Сына . — Εις μίαν άγίαν, καθολικην και άποστολικην έκκλησίαν, όμολυγούμετ εν βαπυισμα εις άφεσιν αμαρτιον, προσδοκώμεν άνάστασιν νεκρών καί ζωην τοΰ μελλοντος αιώνος» (въ одну святую, соборную и апостольскую церковь; исповедуемъ одно крещение въ оставление греховъ; ожидаемъ воскресения мертвыхъ и жизни будущаго века). Это—необходимые члены для всякаго символа, который разсчитываетъ быть принятымъ при богослужебной практике. Взятое въ отдельности, каждое слово изъ этихъ строкъ можетъ быть отыскано въ томъ или другомъ поместномъ вероизложении, но вся комбинация ихъ и литературная обработка, выражающаяся въ отдельномъ расчленении «исповедуемъ, ожидаемъ»… представляетъ собой исключительную особенность «константинопольскаго символа.