Сталин. Жизнь и смерть - Эдвард Радзинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был арестован Ян Рудзутак, исполнявший многие высшие партийные должности. Несмотря на пытки, он не оболгал себя и требовал свидания с членами Политбюро. Что ж, Хозяин это требование удовлетворил – отправил к избитому Рудзутаку членов Политбюро во главе с Молотовым.
– Рудзутак ни в чем себя не признал виновным, – вспоминал Молотов. – Показал характер… жаловался на чекистов… говорил, что его очень били, здорово мучили.
– Неужели вы не могли за него заступиться, ведь вы его хорошо знали? – спросил его поэт Чуев.
– Нельзя было по личным только впечатлениям. У них материалы… Он был моим замом, по работе со мной встречался, хороший, умный… но вместе с тем… с кем-то там путается, черт его знает, с женщинами… я за него не мог поручиться вполне. Дружил он с Антиповым и Чубарем. Чубаря мы допрашивали, он был тоже моим замом… С Рыковым был связан личными отношениями. На него показал Антипов, другой мой заместитель и член ЦК.
(Все они погибнут – и донесший Антипов, и Чубарь, на которого донесли.)
– А Сталину доложили?
– Доложили…
И наверняка как нужно доложили. Борясь за свою жизнь, из кожи лезли вон, осуждая бывшего товарища. За этим их и послал Хозяин.
«Черт с ними – откажись!»
Погибнет и еще один партийный начальник – кандидат в члены Политбюро Павел Постышев, который бывал столь «очаровательно весел» и так удало «плясал с Молотовым» на дне рождения «бесконечно доброго Иосифа», как писала в своем дневнике Мария Сванидзе.
О последних днях Постышева стало известно недавно из воспоминаний его сына. Они дают возможность представить то, что переживали накануне гибели бывшие кремлевские владыки.
50-летний Постышев, руководитель компартии Украины, поддерживал Сталина в борьбе со всеми оппозициями. Но к сожалению, он – в партии с 1904 года, связан со всеми уходящими старыми большевиками, и оттого сам должен был уйти в Ночную жизнь.
В 1937 году были организованы письма украинских партийцев в ЦК, где сообщалось о «нездоровой обстановке в партии», «зазнайстве Постышева». Его убирают с Украины и отправляют руководить Куйбышевской областью. Здесь он старается, усердно служит, но…
Не понимал старый большевик Постышев: никакое кровавое усердие его уже не спасет. И когда Хозяин решил: пора – именно это усердие было поставлено Постышеву в вину.
В январе 1938 года во время пленума ЦК на трибуну выпустили подчиненного Постышева – второго секретаря Куйбышевского обкома Игнатова. Его речь, обличающая Постышева, дает представление о кровавом безумии тех дней:
«У товарища Постышева появился стиль… он везде и всюду начал кричать, что нигде нет порядочных людей, что много врагов… Часто Постышев вызывал к себе представителей райкомов, брал лупу и начинал рассматривать ученические тетради. У всех тетрадей оборвали обложки, потому что на обложке в орнаменте Постышев разглядел фашистскую свастику! Все секретари горкомов и райкомов вооружились лупами. Постышев распустил 30 райкомов, члены которых были объявлены врагами народа».
Постышев каялся, но был обвинен «в политически вредных и явно провокационных действиях». Сам Хозяин подытожил на пленуме: «Надо какие-либо меры принять в отношении товарища Постышева. И мнение у нас сложилось такое, что следует вывести его из состава кандидатов в члены Политбюро».
На место Постышева (и в Политбюро, и на Украину) Хозяин поставил нового выдвиженца – Никиту Хрущева.
Наступили дни полного одиночества. И ожидания. В эти дни Постышев понял, что испытывали недавние его жертвы – все эти безымянные секретари райкомов, Каменев, Бухарин, Зиновьев…
Видимо, в это время его вызывают в Комиссию партконтроля и представляют сведения о деятельности жены, которая когда-то была «инициатором сборищ сторонников Бухарина на квартире Постышева»… Итак, он должен предать жену. Но он сохранил в себе человеческое и защищает ее. Постышева исключают из партии, и опять – ожидание… За былые заслуги Хозяин дает ему право избежать будущих страданий. «Они хотят, чтобы я сам покончил с собой – застрелился. Но я им в этом не помощник», – сказал Постышев сыну.
21 февраля 1938 года его сын, летчик-испытатель, приехал к родителям.
«Видишь ли, эта наша встреча, скорее всего, последняя. Больше мы никогда не увидимся. Нас с матерью арестуют, а оттуда возврата не будет… Мои доброжелатели считают, что я сделал ошибку, что мне… не надо было противиться аресту твоей матери да и некоторым другим арестам. Но человек, который ради своего спасения отдает на гибель другого, ни в чем не повинного честного большевика, не может оставаться… в рядах партии».
Так говорил Постышев, которому пришлось «отдать» многих. Несчастный хотел, чтобы сын запомнил его таким! Но тогда мать…
«Моя мать, молча слушавшая этот длинный монолог, тихонько сказала: «Если тебя будут заставлять отказаться от нас, то черт с ними – откажись! Мы за это в обиде на тебя не будем…» Только тут глянул я в ее полные слез глаза… «Да как ты можешь такое говорить», – только и смог я сказать».
Их арестовали следующей ночью.
Постышев сказал: «Я готов». И пошел как был, в тапочках вместо ботинок. Он, жена, старший сын были расстреляны. Автор воспоминаний (младший сын) получил десять лет.
Пришла очередь и легендарного Дыбенко. Участник первого советского правительства, а ныне командарм все делал, как велел Хозяин: безропотно участвовал в суде над друзьями-военачальниками, преданно выявлял вредителей, но… его обвинили в том, что он – американский шпион. Полуграмотный командарм оправдывался, как умел: «Я американским языком не владею… Товарищ Сталин, умоляю вас дорасследовать…» Но все было кончено. Не понимал ситуации герой революции, превратившийся в трусливого, сильно выпивающего немолодого «боярина». Уходил не он – Хозяин отправлял в небытие весь его мир. Отправились в Ночную жизнь маршалы Егоров и Блюхер, имевшие несчастье принадлежать к тому же миру…
Пощадил он двоих – Ворошилова и Буденного. Впрочем, у Буденного возникли большие проблемы: в июле 1937 года Ежов сообщил маршалу, что его жена, певица Большого театра, должна быть арестована. Обвинения против нее были в духе того безумного времени: жену маршала обвиняли в том, что она ходила в иностранные посольства и оттого «есть подозрения, что она стала шпионкой».
Буденный знал, как себя вести. Право на жизнь можно было попытаться заслужить лишь одним… И бесстрашный конник, полный Георгиевский кавалер, участник всех войн с начала века сам отвез жену на Лубянку, откуда ее более не выпустили. И Буденный молчал – «черт с ними», – как молчал до этого, отдавая на расстрел армейских товарищей… Только после смерти Сталина он напишет письмо в прокуратуру с просьбой о реабилитации жены, где изложит всю вздорность дела. Она вернется и расскажет, как ее насиловали в лагере. Буденный объявит ее рассказы безумием.