Повесть о любви и счастье, или Откровенно о сокровенном - Юрий Яблочков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы установили стенды в каждом пролёте (Анатолий Михайлович изготовил один из них ещё до меня, но он был не «отстрелян») для проверки плоскостности плит КУБ-2,5, и я нивелиром их еженедельно проверял. Также нивелиром я проверил плоскостность у всех форм и восемь форм мы отправил в ремонт. Летом в три заливки бригада электросварщиков с завода, где наш директор раньше работал, подняла пол во втором пролёте цеха, а я нивелиром давал им отметки.
Мне за внедрение этих новшеств и улучшение качества плит КУБ-2,5 начальник цеха пробил у директора премию в размере пятилесяти процентов от оклада, который мне положили восемнадцать тысяч рублей. За год работы в Москве я рассчитался с долгами и сумел пятьдесят пять тысяч рублей «выкроить» для Тани с Сашей. Они продали «двенашку» и в автосалоне в кредит взяли «Опель». Им не хватало денег на сигнализацию и страховку машины, вот я им и помог. На себя я на Черкизовском рынке за этот год купил много одежды и обуви, ибо за жизнь с Ларисой сильно «пообносился».
Комбинат в апреле расторг договор с Ижевской фирмой, и Дима из нашей комнаты съехал, устроив в комнате прощальный вечер, на который пригласил ещё двух своих друзей-земляков. Я с ними тоже хорошо выпил, заснял их на видеокамеру. Дураков лежал на своей кровати, не приглашённый к столу, а Дима всё просил моего разрешения дать ему «рвань», ибо физически не «переваривал» его.
Но я не разрешил, пожалел дурака, думал, он чего-то поймёт, но вышло как раз наоборот. Мы с Дураковым остались в комнате вдвоём, а у него, как я уже писал, с психикой не всё в порядке. Я с ним перестал совсем разговаривать, не хотел слушать его «бредни». Митя сильно обиделся на моё пренебрежение к нему: ведь чем глупее человек, тем выше у него самомнение.
К нам в цех устроился механиком бывший прапорщик, которого четырнадцать лет пытались уволитьть из армии, так как он был ничуть не умнее Дуракова, и, благодаря конверсии, он попал под сокращение. Любимая поговорка прапорщика была такая: «Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона». К прапорщику я относился так же, как и к Дуракову, то есть почти не разговаривал с ним, а вот они очень сдружились между собой.
Как-то, сильно простыв на работе, я лежал с температурой на своей кровати в комнате, поставил горчичники на грудь и уснул. Проснулся я от того, что сильно замёрз: на улице было очень холодно. Смотрю, а окно в комнате распахнуто настежь и дверь в комнату тоже полностью открыта. Дуракова с прапорщиком в комнате нет. Это, видимо, они решил меня так «залечить». Прапорщик как-то рассказывал, как они в армии так «залечили» какого-то принципиального капитана, которого «списали» из армии по болезни после такого «лечения» в палатке на учениях.
В мае мы закончили заказ по строительству домов, и, к сожалению, все «сели» на «голые» оклады. Мастера со своих четырнадцати тысяч оклада чистыми получают двенадцать с небольшим, да и у меня чистыми только пятнадцать тысяч шестьсот шестьдесят рублей. Да с августа ещё ввели у нас на комбинате оплату за общежитие тысяча четыреста за летний период и тысяча восемсот зимой.
А ведь только ИТР живут по два-три человека в комнате, а рабочие по четыре-шесть человек, и это при условии, что люди работают в разные смены. Доходы у всех работников нашего комбината не возросли, как говорят наши правители страны, а упали, да ещё и цены на продукты в последние месяцы увеличились на тридцать-пятьдесят процентов, даже что-то и на сто, хоть чиновники от власти и говорят, что у нас инфляция удерживается на десяти процентном уровне.
Взял я в середине июня очередной отпуск на две недели, съездил на три дня к дочери, навестил Аню, купил ей дорогой велосипед и вернулся в Москву. С Павлом Ивановичем я договорился в свой отпуск поработать у него на одном из объектов, то есть подзаработать и вспомнить свою специальность. С двумя кировскими мужиками за десять дней мы сделали ленточный фундамент с монолитной плитой под дом. Я хорошо поработал, загорел и отдохнул душой на природе. Строили мы в сосновом бору, на старых дачах работников генштаба министерства обороны.
После отпуска я вышел на работу, а прапорщика начальник цеха вскоре уволил за пьянку. В мой день рождения я «проставился», и зам. начальника цеха Антон тоже. Ему присвоили очередное воинское звание «старший лейтенант» через два года службы у нас на комбинате по контракту после окончания военного училища. Мы после работы вместе накрыли стол, и «дрогнуло» сердце у кодированного алкоголика-прапорщика, он «развязал». А вот быстро остановиться он уже не смог. А тут началась «напряжёнка» в цехе по механической части, и прапорщик сильно «подставил» начальника цеха перед директором.
Мне очень хотелось позаниматься своей книгой, доработать её. Анатолий Михайлович привёз в общежитие старенький компьютер от своей сестры, и я договорился взять этот «комп» на время себе. Я спросил Дуракова, когда он пойдёт в отпуск, но он мне ничего не ответил. Поздно вечером он пришёл в комнату и сразу набросился на меня, а я уже лежал на кровати. Быстро среагировав, я стал ногами отбиваться от его длинных рук, несколько раз ударил его голыми ногами в грудь и лицо, и Дураков от меня отстал.
Митя своей дурацкой башкой видимо напридумывал, что, пока он будет в отпуске, я приведу в нашу комнату женщину, и его переселят в другую. А этого он очень боялся, ибо с ним вместе никто не хотел жить. Оператор их цеха, когда ему предложили такое соседство, сказал, что сразу рассчитается с работы. А так как оператор был нужен производству, это вселение комендант отменил. Вот тогда бывший главный механик Олег и взял Дуракова в нашу комнату за хороший магарыч. Но Олег давно уехал в свою Уфу, а вот мне пришлось с Дураковым жить в одной комнате. А вот только чего можно ждать от дурака?
И вот дождался! Митя двадцатого ноября опять напал на меня и теперь уже спящего. Он навалился на меня всей массой и давай своими «граблями» со всей силы тыкать мне в лицо. Я долго не мог «въехать», что происходит, а поняв, попытался столкнуть Дуракова с себя. Но где там! Тогда я рассмеялся в «харю» Дуракову, а это его ещё больше «взбеленило».
Он ещё сильнее стал тыкать своими длинными руками мне в лицо. Тогда я сумел вытащить одну руку из-под Дуракова и схватил его за верёвку, на которой у него «болтался» крестик, хотел его задушить на ней. Но верёвка лопнула, и мне пришлось схватить Дуракова за «морду». Надо же мне было его как-то с себя стащить.
Как я сдержал себя, чтобы не убить его чугунной сковородой, когда Дураков с поцарапанной щекой слез с меня? Наверное, только благодаря Богу. Я, держа сковороду в руке, сказал, что не могу его убить, ибо «сидеть» за дурака не хочу. А он ответил мне: «Какая разница за кого сидеть?» Да, он даже не видит разницы. Но я бы себе никогда этого не простил, сам себя перестал бы уважать. Однако лицо Дураков мне сильно обезобразил, всё оно было красно-синее и под правым глазом небольшой синяк.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});