Смута. Том 1 - Ник Перумов

осталось, все разбежались.

– А ты? Что же ты теперь делать станешь?

– Я? Ну, я как «дочь полковника» вне всяких подозрений, мне тут оставили кое-что. К сожалению, далеко не самое важное. Сколько-то низовых агитаторов на заводах, сколько-то актива среди студентов Политехнического и Техноложки. Мелочь, если честно. Связи в армии и, самое важное, в гвардии они мне, конечно, не раскрыли.

– Встало всё… теперь только из-за границы главарей выковыривать… да и выковыряешь ли?

Вера огорчённо покачала головой:

– Не выковыряешь; они хорошо попрячутся теперь.

И вот тут Федя подумал, что, быть может, Две Мишени впервые в жизни по-настоящему ошибся. Враг понёс потери, но не разгромлен. Его заправилы ускользнули, они предупреждены и будут теперь скрываться. Они выждут и дождутся. Обязательно дождутся, как дождались те, в другом потоке. Годами, десятилетиями они околачивались по эмиграциям, существуя невесть на какие деньги – а потом вернулись, и…

И всё у них получилось. За ничтожный срок кучка заговорщиков подчинила себе огромную страну, одержала победу в Гражданской войне (правда, тотчас же проиграв в войне национальной – с отделившейся Польшей; польский пролетариат, оказывается, и слыхом не слыхивал ни о какой «международной солидарности трудящихся», а дружно пел «Hej, kto Polak, na bagnety!» или «Marsz, marsz, Dąbrowski, z ziemi włoskiej do Polski» да поднимал на упомянутые bagnety своих русских «братьев по классу»).

И вот теперь они вновь в изгнании. Изгнаны, но живы. И живы их идеи. И найдутся, непременно найдутся те, кто этим идеям поверит, кто будет убивать во имя них и умирать за них.

И колесо закрутится вновь.

И это означало, что им, александровским кадетам, вновь придётся браться за это «сыскное дело», но где и когда – кто знает?

Конечно, Юлька с Игорьком страшно расстроились, что такое приключение прошло без них. Расстроились, несмотря на объяснения Ирины Ивановны, что их бы всё равно не взяли на линию огня. А пока что Константину Сергеевичу пришлось срочно отправляться в лагеря, гости из Ленинграда 1972 года остались с госпожой Шульц и Матрёной.

Как-то враз стало и пусто, и грустно.

Вера Солонова больше не получала никаких заданий, эсдеки разбежались и попрятались кто куда. Делать стало решительно нечего.

Кадет отпускали в увольнения, но в Гатчино они, само собой, не возвращались. И Ирина Ивановна, поглядев на приунывших ребят, решила воспользоваться привилегиями наставницы – отправилась в лагеря вместе с Игорьком и Юлькой. Набрали с собой гостинцев; вечер выдался просто волшебный, белые ночи ещё не успели отойти, козодои носились над головами, радостно поквакивали лягушки, пахло цветами, свежескошенным сеном, и вообще – Юльке казалось, что никогда ещё в жизни у неё не было такого прекрасного вечера.

Добрались до лагерей, до длинных одноэтажных бараков. Однако стоило присмотреться, и становилось ясно, что никакие это не «бараки»: окна украшены прихотливыми резными наличниками, крыльцо с балясинами, дорожки аккуратно посыпаны песком, и от зелёной травы их отделяют низкие ограды из берёзовых чурбачков. Походило это всё скорее на пионерский лагерь, чем на воинские казармы.

Ирину Ивановну и её «родню» встретили любезно, отвели гостевую комнату, солдаты-старослужащие сноровисто доставили самовар.

Подоспели Федя с Петей, не заставил себя ждать Константин Сергеевич.

Сели пить чай.

Петя Ниткин за обе щёки уплетал привезённые лакомства.

И беседа только успела завязаться, как Юлька Маслакова вдруг поднялась, и глаза у неё сделались словно чайные блюдца.

…Это было как порыв холодного ветра из распахнувшейся двери. Или нет, словно она, Юлька, голыми ногами ступила в холодный и быстрый поток, на скользкие камни, и требовалась немалая ловкость, чтобы устоять.

Она поняла всё сразу. И знала, что нужно сделать.

Схватила Игорька за руку, вцепилась крепко-крепко.

Сейчас она точно знала, что то самое течение нагнало их наконец, подхватило и готово нести дальше; и только от неё, Юльки, зависит теперь, чтобы они попали именно домой, а не куда-то ещё.

– Нам пора, – вырвалось у неё совершенно чужим, отчего-то срывающимся голосом. – Уносит… дело сделали… пора…

Все так и замерли. Кроме подскочившего и бросившегося к ней Фёдора Солонова.

И именно Фёдору Солонову она посмотрела прямо в глаза, именно ему она сказала:

– Я приду.

Комната закружилась вокруг них, нахлынула непроглядная тьма, а затем…

– Да что вы, что вы, Эн-Эм, просто бросок напряжения!.. – услыхала Юлька.

Мир вспыхнул, голова больше не кружилась, и вокруг них с Игорьком, которого она по-прежнему крепко держала за руку, возникла знакомая лаборатория, заполненная гудящей аппаратурой; профессор Онуфриев, Миша в свитере, Стас, бабушка Мария Владимировна…

И только на ней, Юльке, как, впрочем, и на Игорьке, не современная одежда из 1972 года, а гимназическая форма 1909-го.

Здесь, в лаборатории, не прошло, похоже, и трёх секунд. Кажется, никто не успел даже испугаться.

Мария Владимировна поняла всё первой. Шагнула к Юльке, сгребла её в охапку, другой рукой обняла Игорька, тут же принявшегося смущённо вырываться:

– Ну, ба, ну что ты, ба…

А вот Юлька не вырывалась. Просто крепко обнимала бабушку, и всё.

– Вернулись… – прошептала Мария Владимировна. – Вернулись…

И заплакала.

Примечания

1

Н. А. Вельяминов (1855–1920) – в нашей реальности хирург, лейб-медик, тайный советник (что соответствовало званию «генерал-лейтенант»), врач императора Александра Третьего, академик Императорской военно-медицинской академии.

2

Михаил Гаврилович Тартаковский (1867–1935) – в нашей реальности эпизоотолог, микробиолог и патологоанатом. В 1904 году опубликовал работу, где показал, что «выделяемое зелёной плесенью вещество подавляет возбудителя куриной холеры», то есть почти что открыл пенициллин. Был репрессирован и погиб в пересыльном лагере.

3

Феофан Затворник (1815–1894) – русский богослов, знаменитый проповедник своего времени, епископ Тамбовский и Шацкий, затем Владимирский. С 1872 года – в затворе, в Вышенской пустыни Тамбовской епархии.

4

Большевицкий – допустимый в русском правописании вариант образования слова «большевистский», имеющий, однако, более негативную эмоциональную окраску.

5

ДПЗ – Дом предварительного заключения.

6

«Добрый день, господа, мне нужно поговорить с офицером» (нем.).

7

Совет рабочих депутатов (нем.).

8

Господин капитан, я должна уведомить вас (нем.).

9

А. А. Брусилов (1853–1926) – в нашей реальности русский военачальник, во время Первой мировой войны, в 1916 году, провёл успешную наступательную операцию под городом Луцк (так называемый Брусиловский прорыв). С 1920 года – в РККА.

10

Позорный памятник предателям