Нагота - Зигмунд Скуинь

В ту пору в Риге шло повальное увлечение хоккеем. «Динамо» пробилось в высшую лигу. Все торчали перед экранами, смотрели репортажи из Дворца спорта. В любом дворе ребятишки махали хоккейными клюшками. И у меня появились все характерные симптомы хоккейной болезни. Обзавелся необходимым инвентарем и вечера напролет носился со своими сверстниками по двору, оглашая воплями квартал. Прослышав, что во Дворце спорта можно записаться в секцию и тренироваться на искусственном катке, тотчас кинулся туда.

Даже не знаю, как вам объяснить, насколько меня захватил хоккей и что эта игрушка для меня тогда значила. Ма считает, что в каждом человеке живет мечта о чуде, потому-то, например, так популярны всякие спектакли и торжественные церемонии. Не берусь судить.

Посмотрел я несколько постановок в ТЮЗе, но они на меня нагоняли тоску: шастают по сцене какие-то склянки с чернилами, прыгают всякие котики-мотики. А вот когда огромный Дворец спорта заполняется тысячами зрителей, тебя лихорадит, как перед стартом космической ракеты. Сейчас рванет, сейчас начнется! От напряжения затылок немеет. Честное слово. И вдруг темнота. Потом прожекторы... Марш... В серебрящихся лучах на арену выезжают любимые герои... В жизни не чувствовал ничего подобного. Глазами, ушами, волосами, кожей. Чертовски здорово. Просто потрясающе.

Ребята в классе завидовали мне, девчонки восхищались мной. Ну, конечно, я пока еще не был знаменитостью. Однако во Дворец спорта хаживал через служебный вход. Перед тренировками мог запросто подсесть к Эдмунду и почти по-приятельски спросить у Харалда, который час. А какие у мастеров были фирмовые джинсовые пары и нейлоновые куртки! Одна шапочка из Швеции, другая из Финляндии. Ремни широченные, с разными металлическими нашлепками. Карманы топырятся от жвачки «бабл гам». Когда Хельмут Балдерис этак небрежно подкатывал к Дворцу на собственной «Волге», у меня было такое ощущение, будто за рулем сижу я.

Все мне казалось тогда легко достижимым. Всего можно добиться, всего достичь. Только бы в команде удержаться, остальное придет само собой: из детской перейду в юношескую, из юношеской к мастерам. Впрочем, и об этом не думал. Вообще ни о чем не думал. Все какие-то мелочи лезли в голову: сразу вставать или поваляться в постели еще минут пять; как улизнуть с лабораторных занятий по химии; как потянуть резину, чтобы тренер не заметил.

Нагрузка постепенно возрастала. Лето проводили в спортивных лагерях. Бегали, делали всякие упражнения, с шестом за спиной, как лягушки, прыгали вверх по склону, пока в глазах не начинало рябить. Но такую же дрессировку прошли и мастера, одно это и утешало.

Изредка навещали предки.

Чем занимаешься в свободное время, спрашивал сеньор.

Сплю.

Днем тоже, не поняла ма.

Днем тоже.

Ничего не читаешь, никуда не ходишь?

Ничего, никуда.

Почему?

Потому что голова сама к подушке тянется. Лег и провалился.

Но ведь так совсем дурачком станешь!

Ну и что?

Мне самому тогда это представлялось шуткой. А может, и нет. Не знаю. Тогда я не думал. «Ну и что?» Просто у меня была такая присказка, я затыкал ею черные дыры в своем интеллекте.

У нас в доме жил Родриго. Сначала он здорово меня бутузил, потому что был и старше и сильнее. Позднее мы подружились. Что бы ни делал Родриго, я повторял, как мартышка. Родриго гонял на велосипеде, я тоже. Родриго бренчал на гитаре, и у меня прорезался вкус к музыке.

Отец Родриго служил судовым механиком и большую часть года мотался где-то в Атлантике. Родриго знал множество историй, которые я слушал разинув рот: о летающих тарелках, кораблях-призраках, о Бермудском треугольнике. У себя под кроватью Родриго хранил настоящий человеческий череп. В минуты особого расположения он приносил из отцовской комнаты книгу Фореля «Вопросы пола» и сам давал необходимые пояснения. Я был настолько потрясен, что слова не мог вымолвить, когда Родриго объявил мне, что решил навсегда отказаться от алкоголя, потому как алкоголь способствует импотенции, а вот несколько сигарет «Кэмел» он готов со мной выкурить, несмотря на строжайший запрет тренера (Родриго поигрывал в баскет).

Возвращаясь из рейсов, отец привозил Родриго потрясные подарки. Родриго расхаживал в джинсах фирмы «Ли» и в кедах «Адидас».

На последнем году школы Родриго надумал пойти учиться на инженера автотранспорта. Я рассказал об этом ма. Она недоверчиво покачала головой: модная специальность, но вроде там конкурс один к десяти. При первой же встрече с Родриго я разыграл из себя многоопытного человека.

В автотранспортном жуткий конкурс, сказал я, провалишься как пить дать.

Придется малость покорпеть над книгами, и дело будет в шляпе, равнодушно обронил Родриго.

Весной Родриго исчез на несколько недель. Потом объявился и сообщил, что школу закончил «сносно», и снова засел за учебники. Я дожидался конкурсных экзаменов, как исхода увлекательных соревнований. Пробьется Родриго в автоинженеры или нет? Пробился!

У меня в ту пору дела с хоккеем складывались средне. Прилично катался и гонял шайбу, но, как выразился тренер, не хватало агрессивности. Чего нет, того нет. Лезть на рожон не люблю. Даже в хоккее. Даже в пределах правил. Однако как было приятно, когда, играя за юношескую, я заколачивал шайбу и моя фамилия появлялась в «Спорте». Потом пошли разъезды по Союзу — то Минск, то Свердловск, то Киев. Завуч мои визиты вежливости перестала принимать всерьез.

Сколько же собираешься опять пропустить? На сей раз мигом — самолетом туда и обратно. Все равно ведь три-четыре дня, не меньше, Да уж не меньше. И который раз в этой четверти? Что же делать, спорт требует жертв... Труднее всего приходилось по физике и химии. Что у Карклини, что у Рашмейеры не очень-то пофилонишь. Стабильный стресс. К тому же у меня такой характер: раз училка не нравится, так меня и от предмета ее воротит. Иной раз подумаю: хватит дурака валять, надо полистать учебник. Так нет же, не проходит номер, отвращение какое-то, вот-вот вытошнит.

Время от времени встречал Родриго. Видик у него — будто сошел с обложки заграничного журнала. Лицо от загара смуглое. Ну, как в институте дела? Ничего, идут помаленьку. Летом ездил в Казахстан. Скажите, пожалуйста! Тоже мне автоинженер. Ну, а ты? Я? Сейчас в десятом. Куда потом? Пока не придумал. Там будет видно.

А тут как-то смотрю, Родриго пилит с девочкой. Она тоже как картинка. Ненецкая прическа, брови подрисованы.

Э-э, знакомься, мой приятель Янис Малынь. Говорит Родриго, будущая звезда хоккея. А это Мара. Может, ей когда-нибудь придется соединять твои поломанные косточки.

От волнения я только и мог, что глупо улыбаться. Что поделаешь с Родриго. Супермен!

Сеньор был предельно краток: раз надумал в институт поступать, хоккей в одиннадцатом классе побоку. Хотя бы последний год не мешает позаниматься. Ма пришла к выводу, что речь идет о важной проблеме, и растеклась в анализах: будь у меня такие интересы, тогда бы следовало поступить так, но поскольку я подобных интересов не обнаружил, тогда эдак. И даже несколько иначе, ибо для соответствующих интересов мне недостает необходимых способностей, зато кое-какие способности имеются в том-то и для того-то, как раз там, где нет необходимых интересов, и т. д. и т. п.

Ма, прошу тебя, угомонись, сказал я. Ну не надо. Что я вам, пешка!

Ладно, поступай как знаешь, сказала ма, но запомни, больше я с тобой на эту тему говорить не намерена.

Ах да, ведь я еще не рассказал о Сейко. Экскьюз ми. Сейко тоже гонял шайбу в одной группе со мной. Примерно с тем же успехом, что и я. В общем, нормально. Но жутко выпендривался. У нас у всех коньки отечественного производства, у него «Made in Germany». У нас у всех шлемы, а у него потрясная канадская каска. Выскочим из душевой, а он уже разворачивает махровое полотенце с портретом Фила Эспозито. Как-то всю неделю ходил по пятам за Виктором, из команды мастеров: продай «сейко», продай «сейко». С тех пор и превратился он в часы японской марки. А прежде был Янис Брицис.

Как-то после тренировки топали мы к центру. И вдруг Сейко меня ошарашил: ударился в философию.

Ни черта не выгорит...

Что не выгорит?

Ну так, в перспективе. Погуляем в доспехах, на том наш хоккей и кончится.

Это еще как сказать.

А вот увидишь. О мастерах мечтать нечего. Многих ли из юниоров взяли? Им подавай готовеньких. А ты готов? То-то и оно. Так что же остается? Захудалые командишки. Нерентабельно. Уж лучше грузчиком ишачить. Или устроиться на судно дальнего плавания. И деньги, и валюта — самый смак. Нечего дурью мучиться, пошли в мореходку!

Скатертью дорога, гордо отозвался я.

Однако, что ни говори, доля истины в словах Сейко была. Насчет мореходки он, конечно, подзагнул. А в остальном... Шансы у нас в самом деле жидкие. Таких звезд, как мы, хоть пруд пруди. Мечты о славе лопались, подобно мыльным пузырям. На чудо надеяться глупо, это ясно. И все же мы надеялись. Как одержимые.