Мёртвая зона - Стивен Кинг

Ренфрю. Вы щелкнули, когда Стилсон схватил ребенка?

Клоусон. Мэтта Робсона. Да, сэр.

Ренфрю. Это ваш снимок?

Клоусон. Да, мой.

Ренфрю. И что случилось потом?

Клоусон. Ко мне рванулись два бандита. Они кричали: «Парень, брось камеру! Брось ее, су…» В общем, матерились.

Ренфрю. И вы побежали.

Клоусон. Побежал? Не то слово! Припустил со всех ног! Они гнались за мной до самых гаражей. Один из них едва не догнал меня, но поскользнулся на льду и упал.

Коуэн. Молодой человек, позволю себе заметить, что, убежав от бандитов, вы выиграли главный забег в своей жизни.

Клоусон. Спасибо, сэр. А как в тот день поступил Стилсон… наверное, такое трудно представить… но закрываться маленьким ребенком – совсем подло. Теперь в Нью-Хэмпшире его не выберут даже в мусорщики.

Ренфрю. Благодарю вас, мистер Клоусон. Вы свободны.

9

Наступил октябрь.

Сара долго откладывала эту поездку, но больше тянуть было нельзя. Она это чувствовала. Оставив детей с миссис Эбланэп – Уолт теперь зарабатывал почти тридцать тысяч в год, и у них была служанка и две машины вместо маленького красного «пинто», – она отправилась в Паунал поздней осенью.

Добравшись до места, Сара поставила машину на обочине живописной проселочной дороги и перешла на другую сторону, где находилось небольшое кладбище. На потускневшей маленькой табличке при входе значилось: «Березки». Ухоженное кладбище окружала каменная стена. Несколько выцветших флагов сохранились со Дня поминовения, отмечавшегося пять месяцев назад. Скоро они будут погребены под снегом.

Сара шла медленно, никуда не торопясь, и ветерок трепал подол ее темно-зеленой юбки. Тут покоились поколения Бауденов, целый клан Марстенсов, а вокруг большого мраморного памятника теснились родовые захоронения Пиллсбэри, восходившие к 1750 году.

У задней стены она нашла новую могильную плиту с простой надписью: Джон Смит. Сара опустилась на колени и задумчиво провела по ней рукой.

10

29 января 1979 г.

Дорогая Сара!

Я только что написал отцу очень важное письмо. В нем я изложил все, что хотел, и на это ушло полтора часа. Поэтому на второе такое письмо у меня просто нет сил, и я прошу тебя, не читая дальше, сразу же позвонить отцу.

Теперь ты, наверное, все знаешь. Я собирался сказать тебе, что в последнее время очень много думал о нашей поездке на ярмарку в Эсти. Если бы меня спросили, что именно мне запомнилось о том дне больше всего, я бы назвал две вещи. Мое невероятное везение на «Колесе фортуны» (помнишь, как парнишка приговаривал: «Взгрейте этого барыгу»?) и маску, которую я надел шутки ради. Я хотел тебя развеселить, а ты разозлилась, и наша поездка чуть не сорвалась. Может, тогда я не сидел бы сейчас здесь, а таксист был бы жив по сей день. С другой стороны, от судьбы не уйти, и конец все равно мог оказаться таким же, только с разницей в неделю, месяц или год.

Что ж, мы сделали ставку и пытались выиграть, однако выпало, похоже, двойное зеро. Но я думаю о тебе, Сара, и хочу, чтобы ты это знала. Ты была единственной в моей жизни, а та ночь – самой лучшей…

11

– Привет, Джонни, – прошептала она, и ветер пошевелил листву в пылающих багрянцем кронах осенних деревьев. Один лист незаметно опустился ей на волосы. – Я здесь. Я пришла.

Ей всегда казалось, что с мертвыми разговаривают только сумасшедшие, да и произносить слова вслух, когда никого вокруг нет, тоже довольно странно. Но Сару вдруг захлестнули такие сильные чувства, что горло перехватило, а пальцы ее судорожно сжались. А может, в таком разговоре нет ничего страшного? Как ни крути, девять лет – немалый срок, и сейчас подводится черта. Потом в ее жизни будут только Уолт и дети, и бесконечные улыбки с кресла за трибуной, с которой выступает муж. Бесконечные улыбки на заднем плане и статьи в воскресных газетах, если надежды Уолта на стремительный политический взлет оправдаются, в чем он сам не сомневался. Будущее добавит ей седины в волосах, грудь потеряет упругость, и придется постоянно носить бюстгальтер. Она станет уделять больше времени макияжу, заниматься в спортзале и ходить по магазинам в Бангоре, водить Денни в школу, а Дженис – в ясли. В будущем ее ждали новогодние вечеринки, когда все надевают на головы смешные колпачки, и научно-фантастические восьмидесятые, когда она вступит в такой неожиданный средний возраст.

Но в ее будущем нет окружных ярмарок.

По щекам скатились первые горячие слезы.

– Господи, Джонни! – воскликнула она. – Разве так все должно было быть? И разве так окончиться?

Она опустила голову, стараясь сдержать рыдания. Свет вдруг распался на множество лучиков, а ветер, только что казавшийся таким теплым и ласковым, каким бывает только в бабье лето, стал холодным и колючим, как в феврале.

– Это несправедливо! – закричала Сара окружавшим ее безмолвным Бауденам, Марстенсам и Пиллсбэри – молчаливым свидетелям того, что жизнь коротка, а смерть есть смерть. – Господи, как же все несправедливо!

И тут ее шеи коснулась рука.

12

…и тот вечер был для нас самым лучшим, хотя порой мне уже трудно представить, что в семидесятом году при Никсоне, тогда еще президенте, в университетах кипели страсти, еще не появились ни карманные калькуляторы, ни видеомагнитофоны, никто не знал ни Брюса Спрингстина, ни панк-рока. С другой стороны, в отдельные дни это время кажется таким близким, что возникает иллюзия, будто я могу обнять тебя, коснуться твоей щеки или шеи и увлечь за собой в другое будущее, где нет ни боли, ни тьмы, ни горечи выбора.

Что ж, мы все поступаем, как можем, и стремимся к лучшему… а если не выходит, довольствуемся тем, что имеем. Милая Сара, я очень надеюсь, что ты будешь вспоминать меня только добрым словом.

Желаю тебе самого лучшего,

С любовью,

13

Она судорожно вдохнула и выпрямилась – зрачки ее расширились.

– Джонни?..

Тишина.

Видение исчезло. Сара поднялась и обернулась – конечно, там никого не было. Но ей ясно представилось, как он стоит, засунув руки в карманы, с привычной ухмылкой на обаятельном лице. Худой и долговязый, он опирается на памятник или столб у кладбищенских ворот, или дерево, пылающее багрянцем осени.

Все нормально, Сара. Ты что, так и не бросила баловаться кокаином?

Джонни был совсем рядом, может, даже везде.

Мы все поступаем, как можем, и стремимся к лучшему… а если не выходит, довольствуемся тем, что имеем. Ничто на свете не исчезает навечно, Сара. Не существует такого, чего нельзя обрести вновь.