Империя звёзд - Элисон Бэрд

Но сделать она ничего не могла.

Из облаков появились еще драконы — лоананы Мандрагора и огнедраконы с Омбара пришли на помощь ему и ей.

Талира перехватила флакон из клюва в лапу.

— Аурон! Брось его! — крикнула она пронзительно. — Мы у порога портала!

Золотой дракон вышел из боя и устремился к ним.

— Быстрее! — кричала огненная птица. — Вот он — портал! Открывай драконий путь, и исчезаем!

— Нет! Пусти меня! — визжала Эйлия, плакала и дергалась в когтях Фалаара.

Потом исчезло бурлящее серое небо Неморы, и все четверо влетели в извилистый туннель Эфира.

23. ПРОЩАНИЕ

В саду Халмириона, где сидела Эйлия, вовсю цвели летние цветы: гибискусы размером с тарелку, фейерверки розовой и винно-красной бугенвиллеи, массивные тяжелые розы. Взлетевшими лепестками порхали меж цветов бабочки, и их раскрашенные крылья были куда больше, чем у их сестер на Мере, а за изгородью и розами взлетали султаны фонтанов куда выше, чем бывало на том далеком мире. Это был «золотой час»: солнце медленно садилось, и медовые лучи его играли в струях фонтанов и лепестках цветов.

Противоядие Маг сделало свое дело: к Эйлии полностью вернулся здравый рассудок. Но сейчас, в этом саду, в одиночестве, серая гнетущая пелена заволакивала ее мысли. Она понимала, что чуть не навлекла гибель на всех своим сумасшедшим полетом на Немору. Она намеренно игнорировала все предупреждения о вероломстве Мандрагора. Она могла бы всю жизнь прожить его покорной нерассуждающей рабыней; хуже того — он мог бы использовать ее силу против тех, кто ей больше всего дорог. И во всем этом виновата была бы она сама. Эйлия с отвращением вспоминала, что творила под влиянием зелья: злобное нападение на Синдру, предательство бедного верного Твиджика. Мерзкое питье не изменило ее характера, оно лишь извлекло из скрытых глубин его самые темные, звериные стороны, и она, увидев эту тьму, вынуждена была её признать с ужасом и стыдом. «Это я такая на самом деле — в глубине души?» — думала она в ужасе. И теперь, когда эти злые скрытые ранее страсти выпущены на волю, может ли она надеяться скрыть их снова — или они всегда будут под самой поверхностью?

А самой ужасной тайной она не делилась ни с кем.

Она готова была влюбиться в Мандрагора. Злая ирония этой истории: принц, знай он об этом, мог бы не травить ее зельем. Если бы он не поработил ее таким образом, она бы вскоре отдала ему себя добровольно.

Отец ее заверил, что ее миссия не оказалась полным провалом. Почти все другие расы Небесной Империи теперь встали на ее сторону — такое впечатление оказала на них ее отчаянная попытка, готовность рисковать собой, чтобы предотвратить войну. А то, что ее дипломатическую попытку встретили враждой и вероломством, отвратило народы от Мандрагора и его союзников. Так что чего-то все-таки она достигла, по это мало утешало, потому что война становилась неизбежной.

Но этого было мало, чтобы успокоить чувство вины. «Я что-то в нем увидела — может быть, эхо благородства его отца, или это было его собственное — что-то глубоко похороненное хорошее. Он автор стихов Барда из Блиссона — может ли написать такие слова тот, в ком ничего хорошего не осталось? Это лишь промелькнуло и исчезло, но именно оно вызвало у меня желание ему помочь».

Даже для ее ушей это звучало жалкими оправданиями. Может быть, легче было заставить себя в это поверить, чем напасть на него — и уничтожить.

«И я выбрала этот путь из слабости?»

Она забыла советы Аны и предупреждения своих опекунов и бросилась очертя голову договариваться с хитроумным врагом. И все это было из ложной скромности, которая (Эйлия теперь сама это с отвращением поняла) была всего лишь скрытой надменностью. «Я не так уж важна, как они все думают», — говорила она себе, но при этом свое суждение ставила выше чужих. Она убедила себя, что недостойна своего положения и назначенной ей миссии, и уверила себя, что знает лучше их, что надо делать. Стоило ей только полностью поверить Аурону, Талире и Ане, и она бы никогда не оказалась на Неморе.

Тусклыми глазами она смотрела, как идет к ней по дорожке отец. Тирон казался необычно бледным, осунувшимся. Подойдя, он взял ее за руку.

— Эйлия, милая, лоананы привезли с Меры Йомара и Лорелин, целых и невредимых. Они хотели бы говорить с тобой, — добавил он негромко.

«Только Йо и Лори?»

Сердце сжалось мучительной болью, но Эйлия не могла ни двинуться, ни сказать хоть слово — она только смотрела, как идут к ней Йомар и Лорелин, медленно, и лица у них такие же изможденные, как у отца. Они остановились, молча глядя на нее, и она смотрела на них и тоже молчала. Слова были бы лишними. И все же Йомар прокашлялся и заговорил. Впервые она услышала, как дрожит его низкий голос:

— Эйлия… Дамион… он…

Печаль повисла в воздухе густым удушающим туманом. Он снова попытался начать:

— Дамион… Дамион…

— Я знаю, — сказала она.

— Я их всех убью! — кричала Лорелин. Они с Йомаром стояли вдвоем среди удлиняющихся теней сада. — Всех этих гадов, моругеев, валеев, всех их за это убью!

Йомар смотрел на дикий блеск в когда-то ясных и чистых глазах Лорелин и тревожился. В этот миг она выглядела какой-то внушающей страх незнакомкой, а не женщиной, которую он любил.

— Нет, Лори! — Он шагнул к ней, схватил за руки. Она стряхнула его пальцы. — Ты — паладин. Если ты убьешь из мести, тебе придется совершить покаяние, помнишь?

— А мне плевать! — выкрикнула она.

Он снова поймал ее за руки, и она опять задергалась, но вдруг обмякла и зарыдала на его груди — не как девушка, а как плачет мужчина — мучительными всхлипами, сотрясающими все тело.

— Послушай, — заговорил он, когда чуть миновала острота ее скорби. — Халазар уже свой долг уплатил. Вы с него получили, ты и Марьяна.

Лорелин подняла на него красные глаза.

— Мандрагор до сих пор жив. Так что помоги мне, чтобы и он заплатил свой долг. Ты теперь можешь сражаться с ним, Но, у тебя Меч Звезд. А я привезла с собой меч Дамиона — адамантиновый меч, принадлежавший королю Андариону. Он уже дважды нанес рану Мандрагору — и снова сумеет, Но, и третий удар может сделать то, что не удалось первым двум!

Йомар крепко обнял ее.

— Клянусь, Лори! Когда на Мере все будет закончено, мы с тобой вместе отправимся за ним. И вывесим его голову над дверями его же храма, пусть его подданные там поклоняются ему!

Синие глаза Лорелин встретились с его глазами, свирепыми, как пламя.

— Согласна!

С высокой ветки в кроне дерева, оба в облике птиц, Талира и Аурон смотрели, как двое молодых людей идут в сторону дворца. Потом огненная птица мысленно обратилась к Аурону: