Империя звёзд - Элисон Бэрд

«Никто не отберет у меня Мандрагора. Если хоть одна попытается, я убью ее!»

Пронзительный, нечеловеческий вопль раздался в коридоре, и Эйлия, раздосадованная помехой, выглянула. Что за игры затеяли эти придворные? Крик раздался снова, потом смех и топот бегущих ног, несколько молодых лоанеев ввалились в зал, катя перед собой палкой что-то вроде толстого серого обруча.

— Что это? — спросил кто-то, когда обруч свалился набок и оказался каким-то сжавшимся зверьком с головами на каждом конце.

— Никто не знает — какая-то тварь из джунглей, — засмеялся юноша, который держал палку. — Как-то оно пролезло в замок — спорить могу, через подземный ход, и мы решили с этой штукой поразвлечься.

— Это амбисфена, — сказала Эйлия, подходя поближе. — Со мной увязалась одна такая, когда я шла по джунглям. Они умеют говорить — для тех, кто умеет слышать. Мне странно, что она решилась прийти сюда: почти все боятся Запретного дворца, а амбисфены очень трусливы.

Зверек приподнял переднюю голову, все еще тяжело дыша от страха.

— Мы пришли помогать тебе, о прекрасная госпожа-чародейка! — прощебетала она.

Эйлия была поражена.

— Твиджик, это ты? Что ты делаешь в замке, глупое ты создание? Я же просила Маг за тобой присмотреть.

— Мы пришли быть твоим слугой, переносить вести и все, что прикажешь. Мы не забыли твоей доброты и защиты. Не отсылай нас прочь!

— Ну ты и прилипала! Ладно, не огорчайся, можешь пока остаться.

Она вернулась на диван, а он забился под сиденье.

Больше она не обращала на него внимания, потому что вошел Мандрагор. Восторг наполнял ее, когда он появлялся, и сладкое ожидание — когда его не было. Его внимание — для этого только она и жила: тихо сказанное слово, ласковое прикосновение, срезанный цветок, вложенный в ее руку.

— Я хочу, чтобы ты был так же счастлив, как я, — тихо-тихо сказала она, когда он сел рядом с нею. — Любишь ли ты меня так, как я тебя люблю?

И она в тревоге ждала ответа.

Он повернулся и поцеловал ей руку. Эйлия издала вздох облегчения и потянулась погладить его волосы. А он будто одновременно хотел и отстраниться, и поддаться этой ласке. Что с ним такое? Она мысленно задала ему этот вопрос, и он ответил вслух, будто не хотел допускать ее в интимные глубины мысли:

— Ничего.

— Я всегда буду любить тебя, — сказала она нежно.

— Знаю. — Он посмотрел на нее странно. — В том-то и трудность.

И он снова встал, оставив ее одну, брошенную. Когда он вышел из зала, она отвернулась и зарылась лицом в подушки.

— Ну? Так когда же свадьба?

Эйлия посмотрела в сторону насмешливого голоса. Синдра стояла над ней и улыбалась.

— Ты о чем? — спросила Эйлия. — Чья свадьба?

— Как чья? Твоя, конечно. С принцем Морлином.

Синдра без приглашения села на диван.

Эйлия посмотрела на нее с презрением.

— Ты так мало знаешь об этом мире, хотя живешь здесь дольше, чем я? — спросила она презрительно. — Ты не знаешь, что у лоанеев нет брака? Они не владеют друг другом.

— Что ж, очень жаль. Это помогает не дать мужчине шляться вокруг.

— Мандрагор не такой, как другие. Он любит только меня.

— Ты уверена? — Синдра наклонилась поближе. — А отчего же он до сих пор не объявил тебя своею? Может, ты для него только забава?

Краска бросилась Эйлии в лицо, и она вскочила на ноги.

— Возьми свои слова обратно, — прошипела она, — или, суди меня небо, я убью тебя прямо на месте — ради Мандрагора и меня самой. Ты позоришь нас обоих!

Лицо Синдры сохранило насмешливое выражение.

— Я всего лишь стараюсь помочь тебе, милая моя принцесса. Могла бы проявить какую-никакую благодарность. А насчет убить меня — что ж, это может оказаться труднее, чем ты думаешь.

В прищуренных глазах сверкнула неприкрытая ненависть.

— Ты коварная змея! — крикнула Эйлия. — Ты мерзкая ведьма из сточной канавы! Ты разве не знаешь, что моя сила во много раз больше твоей? Мандрагор учит меня ею пользоваться, и я могу тебя сжечь в пепел, если захочу.

Она взметнула руку, и с сапфира на перстне сорвалась молния чистой квинтэссенции. Она ударила Синдру, сбила с ног. Но женщина тут же вскочила, сверкая глазами, и сама метнула молнию. Эйлия презрительно-небрежно отшвырнула в сторону направленный в нее огонь и снова атаковала Синдру, отправив ее к дальней стене. Синдра рухнула на пол.

— Хватит! — резанул голос от двери.

Эйлия застыла, пораженная, все еще протягивая руку. В дверях стоял Мандрагор, и вид у него был рассерженный. Возлюбленный принц сердился на нее. Нет, хуже — в его глазах читалось настоящее отвращение. Он отвел взгляд, повернулся, не говоря ни слова, и зашагал прочь.

Синдра поползла по полу к ближайшему дивану и залезла на него.

— Видела? Видела, какое у него было лицо? — Она будто плевалась словами. — Он тебя ненавидит, видеть не хочет! Можешь прямо сейчас умирать, ты его не получишь!

У Эйлии упало сердце, и мир потемнел. Забыв о Синдре, она бросилась прочь из зала.

Мандрагор нашел Эррона Комору в его личных покоях. Придворный отдыхал.

— Что ты с ней сделал, прах тебя побери? — крикнул он, вбегая в комнату и хватая лоанея за плечи.

— С Эйлией? Ничего, ваше высочество, — ответил Эррон, съежившись. — Это все зелье действует, как я вам и говорил.

— Ты мне не сказал, что у нее полностью изменится характер.

— Этого и не случилось. Вы просто видите сейчас другую сторону того же характера, ту сторону, что до сих пор тщательно подавлялась. Зелье сняло определенные… ограничения, которые она ранее на себя наложила. Вот почему мы, лоанеи, больше не используем это зелье на наших вассалах. Считалось, что оно вызовет в них повиновение, наполняя направленным на нас обожанием. Но они только дрались друг с другом за наше внимание.

Мандрагор ничего больше не сказал, просто повернулся и вышел из комнаты. Стыд — этой эмоции он не испытывал уже веками, в буквальном смысле, и забыл его едкое жало. Падение Эйлии случилось только из-за ее веры в него — она приняла зелье, думая, что он не подмешает туда ничего вредного для нее. И вот теперь… Мандрагор вспомнил развевающиеся волосы, напудренное лицо и алое вечернее платье, подчеркивающее грациозную длинную шею и тонкую талию. Руки он сжал в кулаки до боли. Это выражение бесконечной преданности на ее лице, где раньше было только сочувствие, — это вызывало полное отвращение. В некотором смысле перед ним стояла не Эйлия, а какой-то автомат, существо без истинных чувств, предмет, которым следует командовать. Он, который ценит свободу более всего на свете, украл эту свободу у нее.