Однокурсники - Эрик Сигал

Йони схватил громкоговоритель и обратился к заложникам:

— Слушайте все. Нас ожидают самолеты. Бегите туда как можно скорее. Там, снаружи, наши солдаты, они вас прикроют. Те, кто не в состоянии передвигаться самостоятельно, поедут на джипах. Пошли!

Потрясенные пленники беспрекословно повиновались. Они были слишком измождены, чтобы радоваться, слишком напуганы, чтобы поверить, что это не сон.

Когда началась эвакуация, угандийские солдаты на караульной вышке открыли бешеный огонь. Десантники, прикрывая собой заложников, образовали коридор, по которому Джейсон пронес раненного в перестрелке старика из числа пассажиров, захваченных террористами. Он добрался до самолета и передал мужчину медикам, поджидавшим у входа. Затем он сам вскарабкался на борт. Врачи уже трудились над пострадавшими.

Джейсон помогал укладывать старика на тюфяк, когда услышал, как один из бойцов, имевший при себе портативную рацию, выдавил мучительное:

— О нет!

— Что случилось? — крикнул Джейсон.

— Это Йони! Йони ранили!

Джейсона словно ударило током. Он схватил автомат, бросился к выходу из самолета, спрыгнул на бетон и побежал в сторону здания терминала. На расстоянии ему было видно, как ребята укладывают Йони на носилки. С караульной вышки все еще сыпался град пуль.

Подбежав поближе, он открыл ответный огонь. Все мысли были только об одном: кто бы ни подстрелил Йони, он за это ответит.

Издалека он услышал голос Цви, который настойчиво звал его:

— Гилберт, все уже на борту, мы улетаем!

Не обращая внимания, Джейсон продолжал стрелять. Чье-то тело свалилось с вышки. Он застрелил одного из снайперов.

Цви снова крикнул:

— Гилберт, вернись! Это приказ!

Джейсон все продолжал стрелять с неистовой яростью до тех пор, пока не кончились патроны. Рев первого взлетающего «Геркулеса» внезапно привел его в чувство. Он бросил оружие на землю, повернулся и рванул со спринтерской скоростью к ближайшему самолету.

Вот тогда-то и настигла его пуля — она задела правую лопатку и пробила грудь.

Он покачнулся, но падать не захотел. Не хватает еще, чтобы товарищи рисковали собой ради его спасения. Он сам добрался до двери самолета, и его затащили внутрь. При виде его груди один из десантников ахнул — только тогда он понял, что ранен серьезно.

Но он по-прежнему ничего не чувствовал.

Когда врач разорвал на нем рубашку, он услышал, как захлопнулась дверь самолета и кто-то крикнул:

— Наша взяла. Летим домой.

Джейсон смотрел на врача — лицо у того было мертвенно-бледным.

— Это правда? — спросил он. — Мы действительно справились?

— Расслабься, саба, не напрягайся. Да, все заложники целы — кроме одного. Это не успех. Это — чудо.

Самолет стал разбегаться по взлетной полосе и через мгновение оторвался от угандийской земли. Задание было выполнено.

Джейсон отказывался молчать. Он чувствовал, что у него очень мало времени, а еще столько вопросов хотелось задать. И слов — сказать.

— Йони умер? — спросил он.

Врач кивнул.

— Вот черт. Он был лучшим из нас. Таких храбрецов я больше не встречал.

— Поэтому он и посчитал, что дело того стоит, саба. Цви был теперь с Джейсоном заодно.

— Да. — Джейсон улыбнулся, от потери крови у него кружилась голова. — В войне не бывает побед всухую, да?

— Джейсон, не утомляй себя.

— Не смеши меня, Цви. Я еще успею отдохнуть.

Он говорил все медленнее и тише.

— Я только хочу… быть уверенным, хотя Ева знает… я сожалею, что мне пришлось так… поступить с ней и… с мальчиками. Скажи им, я люблю их, Цви…

Его военачальник не мог произнести ни слова. Он просто кивал головой.

— И скажи им еще кое-что. — Джейсон с трудом ловил воздух. — Скажи, что я обрел покой. Я наконец-то… обрел покой.

Голова его поникла. Врач прижал пальцы к сонной артерии Джейсона. Пульса не было.

— Он был очень храбрым солдатом, — тихо произнес Цви. — Кто-то из ребят сказал, что он отбросил неразорвавшуюся гранату. Он так и остался быстрым спортсменом, с отличной реакцией…

Голос Цви прервался. Генерал отвернулся и пошел в хвост самолета.

Они везли с собой победу. И печаль.

*****

Четвертого июля Джейсон Гилберт-старший встал, как обычно, в шесть утра и быстро искупался в бассейне. Затем накинул халат и вернулся в дом, чтобы побриться и приготовиться к встрече гостей, которые соберутся на ставшее для всех традиционным ежегодное барбекю по случаю Дня независимости. Он присел у себя в гардеробной и включил телевизор, чтобы посмотреть новости. В них уже передавали сообщения о невероятном рейде израильского спецназа.

По словам комментатора, этот подвиг войдет во все учебники по военной истории. И не только потому, что бойцам пришлось преодолеть такое огромное расстояние, но и благодаря блестящему планированию всей операции, в результате чего были спасены почти все заложники, кроме одного, и ценой жизни всего лишь двух военных.

Мистер Гилберт улыбнулся. Вот это да, подумал он. Джейсон был прав. Израиль делает все, чтобы защитить своих граждан. Должно быть, этим утром он испытал чувство гордости.

Затем в прямом эфире на вопросы отвечал Хаим Херцог, представитель Израиля в ООН. Он дал более широкое толкование действий, предпринятых его страной.

«Мы сделали этот выбор, чтобы противостоять терроризму и шантажу, а не капитулировать перед этими силами. Они — общие враги всех цивилизованных стран. Для этих людей не существует никаких норм человеческой морали. Мы гордимся не только тем, что спасли жизнь более чем сотне невинных людей — мужчин, женщин и детей, но и тем, что нашими действиями упрочено право человека на свободу».

— Правильно, правильно, — прошептал Джейсон Гилберт-старший и пошел бриться.

Около одиннадцати часов стали прибывать его друзья. В двенадцать тридцать, когда он выкладывал первые гамбургеры на решетку большого рашпера, стоявшего на лужайке, домоправительница Дженни крикнула, что ему звонят по междугородней связи.

Проклятье, подумал он. Неужели даже Четвертого июля от подчиненных нет покоя?

Он снял трубку на кухне, среди стука тарелок и звона стаканов, намереваясь быстренько разделаться со своим служащим, который беспокоит его в праздничный день.

Но, едва услышав голос Евы, он все понял. Пару минут он молча слушал, затем обещал перезвонить позже, ближе к вечеру, и повесил трубку.

Всех поразила смертельная бледность его лица.

— В чем дело, дорогой? — спросила его жена.

Он отвел ее в сторону и что-то шепнул. От потрясения она даже не сразу заплакала. Потом он сделал глубокий вдох, решив не терять самообладания, пока не сообщит о том, что произошло. Он попросил всеобщего внимания.

— Полагаю, вы все уже слышали о спасательной операции израильтян в Энтеббе.

На лицах гостей отразилось восхищение.

— Эти люди совершили то, что ни одна страна в мире даже не пыталась сделать. И совершили они это потому, что оказались в одиночестве. Это делает людей очень храбрыми. И я особенно горд… — продолжал он с огромным трудом, — тем, что Джейсон был одним из этих солдат…

Его друзья стали перешептываться.

— … и пал смертью храбрых.

Из дневника Эндрю Элиота

5 июля 1976 года

Здесь, в Мэне, мы получаем «Нью-Йорк таймс» надень позже, поэтому я только сегодня узнал эту ужасную весть. Вчера по телевизору показали несколько сюжетов о том, как израильские заложники прилетели в Тель-Авив и как бурно их встречали в аэропорту. Никто из спецназовцев, выполнявших эту фантастическую спасательную операцию, в кадр не попал — очевидно, это связано с тем, что они служат в совершенно секретном подразделении и их нельзя фотографировать.

Поскольку июль я провожу со своими детьми, по договоренности с их матерью, то был очень занят планированием запуска фейерверка и прочими отцовскими хлопотами. Кроме того, вся эта история казалась настолько неправдоподобной, что я и представить себе не мог, будто кто-то из моих Знакомых имеет к ней хоть какое-то отношение.

И конечно, мне и в голову не могло прийти, что одним из двоих погибших военных был мой друг Джейсон Гилберт. Он, очевидно, не был настолько знаменит, чтобы его имя упоминалось в новостях. Но когда израильские вооруженные силы обнародовали его фотографию, она была напечатана в «Таймс» за 5 июля. Тогда и позвонил мне Дики Ньюол из Нью-Йорка, зная о том, что я еще не видел эту газету.

Сначала я не поверил. Нет, только не Джейсон, подумал я. С ним ничего не могло случиться. У него же все так хорошо складывалось, этого просто не может быть.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя, — я не мог общаться с детьми в таком состоянии. Поэтому я сказал им, чтобы они ехали обедать в деревню, а сам сел в лодку и стал грести на середину озера.