Шерас - Дмитрий Стародубцев

— Двести пятьдесят инфектов, — ответил ДозирЭ на вопрос Идала. — За Андэль с меня просят двадцать пять берктолей!

— Немало, совсем немало. — Идал даже остановился. — Похоже, теперь я начинаю верить в искренность твоих чувств. Никогда не слышал, чтобы люцею оценивали столь дорого! Хотел бы я ее увидеть, хоть мимолетно…

Друзья двинулись дальше. Некоторое время оба молчали. Они прошли мимо Огневой площадки, где в свете высокого костра несколько сот юношей и девушек танцевали под лючину и играли в веселые игры. Рядом, за широкими трапезными столами, уставленными сосудами с вином и нектаром, сидели степенные мастеровые и бывшие военные, обнимая женщин: распевали песни, громко спорили о событиях в Иргаме и играли в стекляшки.

— Я могу взять двести пятьдесят инфектов у своего отца, — сказал наконец Идал. — Но взамен он, несомненно, потребует, чтобы я бросил службу и занялся торговыми делами. Впрочем, для тебя я готов пожертвовать белым плащом.

— Нет, — отвечал ДозирЭ. — Я не приму от тебя денег, добытых таким образом. Поверь мне, всё это я рассказал тебе не потому, что ты эжин и твой род богат. Мне и в голову не приходило просить твоей помощи. Тем более что я никогда не смогу вернуть столь крупный долг. Я доверился тебе, потому что ты — мой единственный друг «на крови», не считая Тафилуса, которого мы оставили на чужбине. И более у меня никого нет.

— Что же ты собираешься делать?

— Что-нибудь придумаю. Андэль будет моей, чего бы мне это не стоило! И я готов преодолеть любые препятствия, веришь?

И словно в подтверждение своих слов ДозирЭ вынул наполовину из ножен меч Славы и с силой отправил его обратно.

— В этом, по крайней мере, у меня нет никакого сомнения, — кивнул головой Идал…

Вскоре Алеклия собрался посетить Великую Подкову, строительство которой подходило к завершению. В Грономфе, да и по всей Авидронии, с некоторых пор ходили упорные слухи о том, что в этом году флатоны наконец высадятся на континент. В стране росло напряжение, Рестории волновались, и Инфект решил собственными глазами убедиться в том, что возведенные укрепления способны остановить воинов Темного океана.

В окружении внушительной свиты военачальников, росторов и советников, в сопровождении целой аймы наблюдателей от народных собраний и под защитой Белой либеры, насчитывающей на тот момент девять тысяч шестьсот воинов, Божественный за десять дней, не съезжая с мощеной дороги, преодолел огромное расстояние. Прибыв на место, он прежде всего встретился с вождями маллов, во главе с самым влиятельным предводителем горцев Аквилоем — «надежным другом авидронского народа». Получив от него и от других знатных вождей заверения в дружбе и честном союзничестве, Инфект не забыл извиниться за неудачную встречу малльских послов в Грономфе год назад и преподнес переговорщикам щедрые дары. Зная, что в некоторых местностях, особенно в труднодоступных, маллы неспокойны, что учащаются нападения на авидронские обозы, что некоторые молодые строптивые вожди не признают соглашений с Авидронией, Алеклия постарался задобрить всех родовитых горцев и приказал увеличить плату маллам, участвующим в строительстве Великой Подковы. Затем Божественный осмотрел стены и башни возведенных укреплений и остался весьма доволен их состоянием. Вернувшись стремительным маршем в Авидронию, на что понадобилось не более семи дней, Инфект отдал распоряжение усилить Великую Подкову цинитами из гарнизонов авидронских крепостей и городов, а также послал еще пять пеших партикул для усиленного надзора за неблагонадежными малльскими общинами.

Через десять дней после возвращения Божественный вывел на середину Анконы, прямо напротив стен Грономфы, тысячу сто боевых кораблей и весь вспомогательный флот — несколько тысяч таранных, поджигательных, сторожевых, транспортных и всяких других судов и лодок. Разбив их на две противоборствующие армии, он устроил грандиозное сражение, за которым наблюдало с берега едва ли не всё население Грономфы. В ходе маневров сожгли или потопили более ста транспортных кораблей, специально для этого заготовленных. В столкновении приняли участие свыше ста тысяч матросов и цинитов, не считая гребцов.

Вся Белая либера разместилась на великолепных кораблях «Белой Армады». ДозирЭ впервые в жизни взошел на палубу галеры и чувствовал себя весьма неуютно, правда, до тех пор, пока корабль «противника» не был намертво «схвачен» «когтями гаронна», по которым телохранители Инфекта бросились на абордаж. Здесь молодой человек выхватил из ножен меч Славы и с облегчением почувствовал себя в знакомой стихии. Военачальник-наблюдатель вынужден был почти сразу остановить бой во избежание увечий и отдал победу кораблю «Белой Армады».

Вечером того же дня ДозирЭ и Идал сидели в кратемарье «Двенадцать тхелосов». На жаровнях шипели и дымились жирные тушки птиц, рыб, речных каракатиц и добрые куски мяса крупных животных. Старый лючинист устало цеплял струны, извлекая из инструмента печальные звуки, и что-то напевал себе под нос. На него никто не обращал внимания. Слуги, понукаемые окликами, сбились с ног, разнося посетителям яства и сосуды с охлажденными напитками или горячие настои. Народу собралось так много, что приходилось напрягать голос, чтобы собеседник разбирал, о чем идет речь.

Поводом для возлияний послужило сегодняшнее сражение. Впрочем, Идал был опечален свалившимся на его плечи горем, и воины отправились в город, скорее просто последовав примеру большей части свободных от страж белоплащных. Дело в том, что у Идала внезапно скончался отец, как раз в те дни, когда Белая либера сопровождала Инфекта к Великой Подкове, и воин глубоко переживал потерю, тем паче что не смог присутствовать при его сожжении на могильне, как того требовал строгий обычай. Нельзя было утверждать, что Идал горячо любил своего родителя. Вряд ли он мог испытывать сильные родственные чувства к отцу-тирану, человеку крутого нрава, часто жестокосердному и к тому же — истому старообрядцу. Но молодой эжин не мог простить себе собственных поступков, особенно когда бросил семью и семейные дела и уехал в военный лагерь обычным новобранцем. Он винил себя прежде всего в том, что так и не успел получить настоящее прощение отца, вместо той вымученной фразы, больше похожей на оплеуху, которой удостоился по возвращении из Иргамы.

Однако отец Идала, даже уйдя по звездной дороге в божье небытие, не оставил строптивого сына в покое. В своем предсмертном имущественном онисе он, неожиданно для всех, пренебрег другими своими семерыми сыновьями, которые всю жизнь усердно трудились на торговом поприще, каждый, вперед другого, стараясь завоевать расположение отца. Он назначил первым и главным наследником именно Идала, оставив ему всё семейное дело: ткацкие мастерские, плантации льна, хлопка и тоскана, лавки, гомоноклы, кратемарьи, родовой дворец и несколько многоярусных доходных домов, заселенных частными съемщиками. Братьям же Идала досталось всего по тысяче инфектов.