Никон (сборник) - Владислав Бахревский

Дьячок, соображая, грустно теребил бороду. Углядел бумагу за пазухой у Федьки, и Федька ее углядел.

– Вот она, купчая. Черным по белому: «Я, Иван, сын Иванов, продаю самого себя наборщику патриаршему Федьке Юрьеву на один год, а он, Федька…» Чего? Чего?..

Дьячок Иван вырвал у него бумагу, прочитал и бросился в пляс.

– Съел? Не видать тебе Маланьи! Меня бери!

Федька снял шапку, наклоняясь из саней, черпал снег, как воду, тер лицо, сыпал на голову. Потом надел шапку, сунул бумагу за пазуху.

– Не будь я Федька Юрьев, по справедливому Божьему суду спалю твою бабу на костре, потому что она ведьма!

– Что правда, то правда, жена моя на собаку плюнет – и собака брехать разучится… Только больно уж ты разошелся – «спалю!»

– Молчи! Не то… – и вытащил Федька Юрьев нож из-за голенища.

Конь, согреваясь, бежал мелкой рысью. Дорога, накатанная санями, была впору крепка и до самого горизонта пустынна. Чуть похрапывая, ухая нутром, конь одолел бесконечно долгий тягун и, оказавшись на гребне увала, перед крутым и таким же бесконечным спуском, остановился, дергая головой, чтоб расшевелить всадника. Узда моталась безвольно, конь фыркнул и, приседая на задние ноги, чуть боком пошел с горы и, опустившись на самое дно влажной седловины, где лес по сторонам дороги оброс аршинным инеем, жалобно заржал, обиженно вскидывая маленькую черную головку: ладно, что едут, не ведая куда, но чтоб за все утро слова не услышать, да хоть бы крикнул, хоть бы в бок стременем пнул.

Жалобный крик коня окатил Кудеяра с ног до головы, и он, стыдясь, раскаиваясь, припал щекой к шее коня, бормоча нежно и виновато:

– Прости, мой брат! Ветер мой, ветерочек! Я словно сплю с открытыми глазами, – и, озираясь, натянул узду, посылая коня вперед, на новый увал. – Нам теперь все равно, по какой дороге…

Сверху спускались санки. Уже издали было видно – богатые. На облучке кучер, ездоками две женщины. На одной шуба ласковая, кунья, другой шубе, лисьей, рыжей, на завидки.

– Ну что же, Кудеяр, принимайся за дело! – усмехнулся начинающий разбойник и, поравнявшись с санями, дотронулся рукой до шапки.

– Бог помочь! – услышал он в ответ.

Его охватило таким ознобом, что застучали зубы.

И вот этих женщин вместе с возницей ради красных шуб надо убить? Потом содрать с окровавленных запоны, платья – и на базар?.. Господи! Убивать, не имея зла на человека, не ведая, кому приносишь боль, скольких детушек оставляешь сиротами?..

Не успел одно пережить, показался обоз, груженный свиными тушами. То крестьяне исполняли свою тягловую повинность давать лошадей и самим возить, чего воевода укажет.

И бедных этих возчиков тоже?

Конь, почуяв тьму и тяжесть хозяйских мыслей, забыл о легкости ног своих, бухал копытами, как тяжеловоз.

А на вершине увала – купец-молодец. То ли с барыша, то ли прогорел – сам пьян, кучер пьян, а еще двое прихлебателей – уж только мычат да клонятся.

– Вот люди-то какие! – кинулся купец к Кудеяру, промахиваясь рукою мимо узды, но уцепившись за стремя. – Ты погляди! Ишь как их клонит-то! Не хуже вертушек, а на землю – ни-ни! Держатся.

Протянул, расплескивая, чашу.

– Узнал, кто перед тобою? А узнал – пей! Меня не послушаться – самого себя обидеть.

Кудеяру было холодно, и он принял чашу.

– Еще! Еще! Чтоб и нас с тобой завертело! – Купец побежал к саням, но вернулся за чашей. – Еще выпей! Я задумал землю раскачать. Мы качаемая, а она-то что же?! Вместе веселей.

Он снова кинулся к саням, двигая ногами не вперед, а в стороны, словно земля и впрямь качалась.

– А этих тоже? Хоть ножиком режь, хоть палкой, как гусей, до смерти.

Кудеяр хлопнул коня по крупу, и конь, почуяв волю в руке седока, рванулся стрелой, и ветер относил прочь от ушей дурную ругань рассердившегося купчика.

Придорожному трактиру Кудеяр обрадовался, как родному дому. Когда носило по белу свету, жил надеждой воротиться на родину. Вот она, родина. Люди кругом единокровные, но чужие. А коли ни двора ни кола, то и нет надежды на человеческое, на родное тепло.

Задав коню овса, пошел в трактир посидеть в тепле. Трактирщик, не спрашивая хотения, брякнул перед ним деревянную чашку со щами.

– Хошь ешь, хошь не ешь, а денежку отдай, – шепнул Кудеяру улыбчивый крестьянин.

– А у тебя денежек много?

– Да совсем нету. Мы Их Почтению за тепло весной да осенью отрабатываем. И сеем ему, и жнем, и дровишки рубим.

Кудеяр усмехнулся: напоили, грозя, и накормить, грозя, собираются.

Завел деревянную ложку в чашку – пустоваты щи, отведал – не погано. Похлебал, согреваясь, гоня из себя утренний, до костей пробравший мороз.

В дрему кинуло, но тут за столом у окна начался крик и вопль, Два молодца стянули с третьего сапоги и поставили на стол, на кон. Играли в зернь. Из-под опущенных век Кудеяр видел, как не больно ловко жульничают шельмы, но попавшийся на удочку «карась» торопился отыграть шубу, сани, лошадь.

– Мое! – крикнул один из шельмецов, снимая со стола сапоги. – На что теперь играешь?! На рубаху али на портки?

– Рубаха длинная – на портки! – завывая от обиды, тоненько крикнул бедняга.

Кудеяр вдруг почувствовал, что на него смотрят. Смотрел трактирщик. Так глаза в глаза подошел к Кудеяру и прошипел:

– Больно много видишь. Смотри, не окриветь бы. – И грохнул на стол вторую чашку щей. – Я за сиденье в тепле денег не беру, но, коли не хочешь на мороз, бери ложку да хлебай.

– Угощаешь, имени не спросив! – покачал головой Кудеяр.

– А мне до имени дела нет, – осклабился Их Почтение, – для меня всякий проезжий – Кошелек. Верно, ребятки?

Ребятки уже стягивали с воющего игрока порты.

– Верно, Наше Почтение. Пособить, что ли?

– Не надо, он сам отдаст.

– Я – сам, – согласился Кудеяр, левой рукой полез за пояс, а правой выхватил из-за спины кинжал и коротким взмахом пригвоздил ногу трактирщика к полу.

Потом сел и принялся хлебать щи. Их ли, Наше ли Почтение стал бел, как полотно, но стоял не шелохнувшись. А Кудеяр, похлебав щей, достал денежку и положил на стол.

– В другой раз приеду, чтоб в щах ложка стояла.

И навел пистоль на шельмецов.

– Оденьте, обуйте господина.

Одели и обули.

– Деньги верните.

Вернули деньги.

– Раздевайтесь догола.

Разделись.

– Всю одежду в печь.

– Да ты что?! Как в печь?!

У Кудеяра объявился пистоль и в левой руке.

– В печь!

Исполнили и это.

– Заслонкой затворите.

Заскреблась по кирпичам заслонка. Тепло, идущее из печи, померкло.

Кудеяр заткнул за пояс оружие, нагнулся за кинжалом.

– Кудеяром меня зовут, – сказал снизу вверх и освободил пригвожденного.

Трактирщик рухнул в кровяную лужу.