Остров Разочарования - Лазарь Лагин

Отдадим должное предусмотрительности Егорычева: еще на Северном мысу он преподал посмеивающемуся Смиту («Ну, право же, это совсем ни к чему, мистер Егорычев!») основные правила подачи первой медицинской помощи в бою.

Сильнее кровоточила рана на ноге, и именно с нее начал свою первую в жизни обработку ран кочегар Сэмюэль Смит. Но еще раньше он расстегнул китель и разрезал тельняшку Егорычева, чтобы тот мог покуда прижимать вату к своей второй ране.

Кругом было тихо. Беззвучно порхали огромные бабочки с неправдоподобно яркими крылышками, уютно стрекотали какие-то близкие родственники наших кузнечиков, неподвижно зеленели высоко над головой Егорычева лохматые кроны кокосовых пальм. Трудно было представить себе более безмятежное утро...

И вдруг слева, со стороны площади Нового Вифлеема, протараторила короткая автоматная очередь.

- Автомат! - встрепенулся Егорычев. - Вы слышали, Смит? Он скосил глаза в сторону деревни и увидел два столба дыма. Он попытался подняться, но это ему оказалось не по силам.

- Ну, идите же! - сказал он, видя, что Смит не решается оставить его одного. - Ползком!.. По-пластунски!..

Кочегар быстро спустился по откосу к окраине Нового Вифлеема и так же быстро вернулся.

- Они напали на деревню!

- Отдавайте мне бинты и идите!

- Вы ранены. Вас нужно перевязать.

- Пришлите какую-нибудь старуху... Идите! Сейчас ваш автомат не только оружие, но и моральный фактор... Патронов захватите побольше и бегите туда поскорее. Бегите, товарищ Смит!

- Бегу, товарищ Егорычев!

В это время ниже по склону, там где он переходил в просторную площадь Нового Вифлеема, стрела, точно пущенная Гамлетом Брауном, оборвала навеки цивилизаторскую деятельность Полония. Сразу затрещали оба автомата и пистолет карателей, и чуть попозже в бой включился и Смит со своим автоматом.

Теперь со стороны деревни явственно доносились крики воинов, женский и детский плач.

Прошло еще две-три минуты, послышались легкие шаги, и над Егорычевым, беспомощно лежавшим с пистолетом в ослабевшей руке, нагнулась голенастая старуха с добрым широким лицом.

- Ты жив, желтобородый?

- Помоги мне встать!

Заскрипев зубами от боли, он все же при ее помощи заставил себя подняться на ноги.

- Подведи меня к пещере... пожалуйста! - сказал он старухе. Старуха правой рукой обняла его за талию, левой взяла его за левый локоть, словно собираясь танцевать с ним польку-кокетку. Егорычев тяжело откинулся на ее крепкие и жилистые руки, и они томительно-медленно побрели.

- Кто это тебя? - спросила старуха.

- Гильденстерн.

- Он тут поблизости лежит. Это ты его убил? Егорычев отрицательно промычал.

- Но это хорошо, что его убили, - сказала старуха. - Люди Нового Вифлеема будут довольны, когда узнают, что его убили...

Она удобно усадила его у входа в пещеру, прислонив спиной к чуть прохладной скале, вынесла ему автомат, несколько гранат. Запалы он по старой фронтовой привычке всегда носил при себе, в боковом кармане кителя. Он зарядил гранаты, разложил их с расчетом, чтобы они были у него под рукой, и сказал:

- Спасибо!.. Теперь пусть только сунутся сюда!

Ужасно неудобно было левой рукой прижимать набрякшую вату к груди. Мешал топорщившийся борт кителя. Егорычев поежился. Старуха сказала:

- Дай, я сниму с тебя твой… - она запнулась, так как не знала, как назвать китель, - твой камзол... Тебе будет легче.

- Сними, пожалуйста, - сказал Егорычев.

От потери крови он ощущал сильную слабость. Его начало клонить ко сну.

В деревне стало тихо. Они тревожно прислушались. Потом оттуда донеслись торжествующие крики многих десятков голосов. У Егорычева отлегло от сердца.

- Их прогнали, - расплылась в улыбке старуха и стала неумело стаскивать с него обильно пропитавшийся кровью китель. Егорычев старался поменьше двигаться. На его тельняшке медленно росло темно-вишневое липкое пятно. Вата набухла от крови и стала ощутимо тяжелее. Надо бы сменить, да маловато ее. Придется экономить. Не надо только двигаться без самой крайней нужды, тогда будет меньшая потеря крови. У него хорошая кровь: отлично свертывается. Ее хвалили еще в Инкерманском госпитале, под Севастополем. Под Севастополем... «Как это страшно далеко: Се-ва-сто-поль, - думает Егорычев и чувствует, что начинает засыпать. - Ни в коем случае не надо засыпать. Надо раньше поговорить со Смитом, с Гамлетом и всеми, кто дал отпор налетчикам из Священной пещеры. Молодцы какие!.. Орлы!.. Как бы они только не успокоились на своей победе. Не таковы Фламмери и Фремденгут, чтобы угомониться. Вероятно, они уверены, что Гильденстерн меня прикончил».

Старуха видит, что глаза Егорычева медленно закрываются, и ее охватывает испуг. Ей кажется, что он умирает. Такой хороший человек!

Она осторожно трогает его за плечо. Егорычев снова открывает глаза.

- Может быть, дать тебе напиться, желтобородый? - спрашивает старуха.

- Дай, пожалуйста, напиться, - отвечает Егорычев.

Он с жадностью выпивает стакан тепловатой воды, которую старуха приносит ему из пещеры. Вот черт! А ему почему-то представилось, что в пещере не осталось воды. Теперь он чувствует себя крепче.

Егорычев кладет на траву пистолет, который, и засыпая, не выпускал из руки, расстегивает английскую булавку и вытаскивает из левого бокового кармана кителя толстую записную книжку, которая до шестого июня принадлежала Фремденгуту. Теперь понятно, почему удар Гильденстерна, нацеленный прямо в сердце, все же оставил Егорычева в живых. Нож проткнул толстый кожаный переплет, но не в силах был пробить двести тоненьких листков бумаги, скользнул в сторону, и вот вместо смертельного ранения в сердце - болезненная, но неглубокая и неопасная резаная рапа. Если бы барон фон Фремденгут узнал, что Егорычев не только остался жив, но и обязан своим спасением не чему другому, как его, барона фон Фремденгута, записной книжке!..

Егорычев просит подложить китель ему за спину, чтобы мягче было опираться, и начинает терпеливо объяснять старухе, как пользоваться йодом и индивидуальным пакетом для перевязки раны.

За этим занятием их и застают Сэмюэль Смит, Гамлет Браун, юный Боб и еще человек двадцать островитян, в том числе все старейшины Нового Вифлеема и Доброй Надежды.

Предоставив Гамлету удовольствие ввести Егорычева в курс событий, Смит благодарит старуху и сам принимается за обработку второй раны своего друга. Он моет руки спиртом, тщательно очищает рану кусочком марли, смазывает ее йодом и собирается уже перевязывать, но Егорычев напоминает ему о стрептоциде. Смит извлекает из дерматинового ящичка походной аптечки пузырек с порошком стрептоцида и обильно засыпает рану этим порошком. Покончив со второй раной, он возвращается к первой. Надо, на сей раз безо всякой спешки, перевязать и ее по-настоящему, так, как требует наука. Он делает эту работу с видимым удовольствием и даже, можно сказать, со вкусом. Егорычев слушает рассказ Гамлета и думает, что, пожалуй, родись Сэмюэль Смит в Советском Союзе, был бы уже он давно врачом и, вероятно, совсем неплохим.