Друзья с привилегиями - Кристина Мульер

меня испытывающим, оценивающим взглядом, думая о том, что я – очередная девушка в жизни её сына.

Когда я оказываюсь рядом с миссис Паульсен, она делает шаг в комнату, пропуская меня. Вильям шумно вздыхает, и я поднимаю глаза, найдя его взглядом. Он отворачивается, устремив задумчивый взгляд в окно, и просовывает ладони в карманы брюк. Ну прямо вылитый Кристиан Грей[7], ей-богу.

Мягко усмехаюсь, мгновенно осознав, что Вильям, оказывается, недалеко отошёл от меня по степени драматичности, и уже хочу покинуть спальню, как вдруг неожиданно слышу тихий голос миссис Паульсен.

– Фрея, приходите на ужин сегодня. Я бы хотела познакомиться с вами поближе.

Поворачиваю голову, встретившись с мамой Вильяма взглядом, и вижу, как на самом деле непросто ей было сказать эти слова. Но она, похоже, изо всех сил старается быть хорошей матерью, хотя в глубине души себя такой не считает. Спонтанно проникаюсь настоящей симпатией к этой женщине, которая скрывает переживания за тонной неприступности и холодности и которую быть сильной вынудили обстоятельства и трагическая смерть мужа.

– Я буду рада, – нежно улыбаюсь, продолжая смотреть Лорессе в глаза, и замечаю, как её взгляд наполняется безмолвной благодарностью.

Глава 32. Шаг четырнадцатый. Обнажаем душу перед самыми близкими

Вильям

Разворачиваюсь, устремив взгляд в окно. Кроны деревьев размеренно покачиваются из-за небольшого ветра. Слышу шептание женщин в проёме двери в мою комнату, изо всех сил пытаясь не вслушиваться в слова.

Мою комнату. Звучу как школьник, который только что вернулся с уроков или наоборот прогулял половину, чтобы побыстрее прийти домой и сесть за компьютер.

Сегодня мне исполнилось двадцать пять – возраст, в котором некоторые из моих сверстников уже женятся или даже заводят детей. Я же живу с матерью под одной крышей из-за своей болезненной привязанности к ней и невозможности (или нежелании) отпустить отца, который погиб уже более десяти лет назад.

Я так устал. Устал быть в клетке, устал, что мной помыкают, устал, что указывают, что мне делать. Но что ей ещё остаётся, если я сам выбираю этот путь?

– Дорогой, могу я с тобой поговорить?

Голос матери разливается по спальне, ударяясь о стены. Кажется, что комната стала в два раза меньше, и теперь мне катастрофически не хватает места. Или не хватает свободы из-за присутствия мамы рядом?

– Конечно.

Отвечаю односложно, наконец развернувшись, и вижу, что Фрея уже вышла из комнаты, поспешно оставив меня с матерью наедине. Когда-то давным-давно Миллз действительно помогла мне наладить с мамой контакт, но сейчас у меня возникает ощущение, что это всё было игрой.

В принципе, как и всё в жизни Лорессы Паульсен.

– Я не знаю, с чего начать, – она неловко улыбается.

Смотрю на неё, испепеляя её взглядом. Непонятная яростная обида начинает разрастаться в моей груди, пытаясь разорвать её в клочья, и я сжимаю пальцы в кулаки, стараясь справиться с агрессией. Почему… что это за чувство такое? Меня раздражает всё, что она делает, всё, что она говорит, и всё, о чём она думает.

Мама присаживается на край кровати, сдёрнув кухонное полотенце с плеча. Слежу за её действиями взглядом, не отрываясь от неё глазами, не в силах произнести ни слова, хотя, казалось бы, ещё минуту назад у меня на языке их крутилось много. Слишком много.

– Виль, не молчи, я начинаю думать, что я тебя обидела, – равнодушно бросает и даже не смотрит на меня, изучая глазами мою кровать.

– Ты не знаешь, с чего начать, а мне нужно знать, что отвечать на твоё молчание?

Моя фраза получается саркастичной, и я невольно дёргаю уголком рта, потому что мне самому не нравится, как она прозвучала. Я говорю о том, что моя жизнь больше походит на жизнь ребёнка, но вовсе не беру в расчёт то, что я в первую очередь веду себя как ребёнок. А всё остальное – это лишь производные моего поведения.

Вместо того, чтобы рассказать ей о том, что меня беспокоит, я вновь ухожу в отрицание, в загон чувств в самые потаённые, укромные места моей души, откуда их потом очень трудно достать.

Но чувства имеют одно неприятное свойство. Если их не проживать, они не исчезают, превратившись в пустоту. Они никуда не исчезают, и если вы будете поступать, как я, то в конечном результате, они начнут разъедать вас изнутри.

– Mein lieber, помоги мне, пожалуйста, – мама поднимает усталый взгляд к моему лицу, и я внезапно оттаиваю. – Что я сделала не так?

– Я не… – нахмуриваюсь, поджав губы, и делаю неуверенный полушаг ей навстречу, – не знаю, – отвожу взгляд в сторону.

– Что-то ведь произошло. Всё было хорошо, потом ты разозлился. Это… это из-за того, что я сделала тебе замечание при Фрее? – мама бегает глазами по моему лицу.

– И да, и нет.

Тяжело вздыхаю и наконец присаживаюсь рядом с ней на кровать. Опустив голову вниз, перебираю пальцы, коснувшись предплечьями бедер с внутренней стороны.

– Мам, ты никогда не думала, что я… – продолжаю прожигать взглядом свои руки, не решаясь взглянуть на маму.

Кажется, что я увижу в её взгляде разочарование.

– Ты никогда не думала, что я живу как-то не так?

– Ты уже взрослый, я не могу говорить, как тебе жить. – Тут же вскидываю голову, повернув её влево, и нахожу маму растерянным взглядом.

– Да? А что это было сейчас внизу?

– Это другое, – мягко произносит мама, слабо улыбнувшись. – Ты ведь и правда был в компании. У тебя гости. Неприлично как-то, – чувствую, что её голос смягчается на максимум, на который только возможно, и слабо прищуриваюсь.

– Каждый раз, когда ты меня отчитываешь, я хочу съехать, – бесцветно произношу, наблюдая за тем, как уголки губ матери медленно опускаются вниз. – Не знала об этом?

– Не знала. Ты не говорил, – так же сухо отвечает, будто у нас вновь бизнес-встреча, а не слишком редко происходящие разговоры по душам.

– Теперь знаешь.

– Однозначно.

Мы замолкаем, отвернувшись друг от друга. Закатываю глаза, рвано выдохнув. Мне так тяжело с ней, и я не понимаю, почему. Почему вдруг всё стало так запутанно? Мне показалось, что наши отношения вышли на новый уровень, но по сути они стали только более запутанными и безнадёжными. Или всё дело как раз в том, что они стали более искренними?

– Виль, прости меня, – мама первая разрывает тишину, которая слишком сильно давила на нас последние пять минут. – Я знаю, почему ты хочешь съехать, я была ужасной матерью для тебя, – её голос начинает подрагивать, и я глубоко