Повести - Быков Василь Владимирович

их. Правда, из-под пригорка два раза хлопнули выстрелы - наверно, тот полицай все же что-то заметил.

Кое-как добравшись до края кустарника, они залегли между мягких заснеженных кочек - темные ветки

ольшаника неплохо скрывали их в ночных сумерках. Рыбак был весь мокрый - таял снег в рукавах и за

воротником полушубка, от обильного пота взмокла спина. Он так устал, как не уставал, наверное,

никогда в жизни, и беспомощно лежал ничком, лишь поглядывая в сторону пригорка: не бегут ли за ними.

Но сзади никого не было, полицай хоть и заметил что-то, но преследовать, наверно, не отважился - тут

недолго было и самому схлопотать пулю.

- Ну, как ты? - подал голос Рыбак, все еще жарко дыша густым, видимым даже в сумерках паром.

- Плохо, - едва слышно признался Сотников.

Он лежал на боку, запрокинув голову в плотно облегавшей ее смерзшейся пилотке. Раненая его нога

была слегка приподнята коленом вверх и мелко, нервно дрожала. Рыбак тихо про себя выругался.

- Давай трогать. А то... обложут - не вырвешься.

Он приподнялся, но, прежде чем встать, вытащил из-за воротника у Сотникова смятое свое полотенце

и дрожащими от усталости руками туго перевязал его ногу выше колена. Сотников раза два дернулся от

боли и задержал дыхание, подавляя стон. Рыбак, привстав на колени, подставил ему спину:

- Ну, цепляйся.

- Подожди, я сам, может. .

Слабо заворошившись на снегу, Сотников кое-как поднялся на одно колено, с болезненной

осторожностью отставляя в сторону раненую ногу, попытался подняться совсем, но это ему не удалось.

- Куда тебе! А ну держись!

Рыбак подхватил его под руку, и Сотников наконец встал; сильно припадая на раненую ногу, сделал

два шага. Это ободрило Рыбака - если человек на ногах, то, наверно, не все потеряно. А то, как приполз к

Сотникову и узнал, что тот ранен, стало не но себе: что он мог сделать с ним в таком положении? Теперь

Рыбак понемногу стал успокаиваться, подумав, что, может, еще как-либо удастся вывернуться.

С помощью Рыбака Сотников неуклюже переступил раз и другой. Они полезли в негустой здесь,

низкорослый кустарник с его рыхлым и довольно глубоким снегом. Сотников одной рукой держался за.

Рыбака, а другой хватался на ходу за стылые ветки ольшаника и, сильно припадая на раненую ногу, изо

всех сил старался ступать быстрее. В груди у него все хрипело с каким-то нехорошим присвистом, иногда

он начинал глухо и мучительно кашлять, и Рыбак весь сжимался: их легко могли услышать издали. Но он

молчал. Он уже не спрашивал о самочувствии - не давая себе передышки, настойчиво тащил Сотникова

сквозь заросли.

За кустарником после лощины, оказавшейся довольно просторным замерзшим болотом, опять

начался крутоватый подъем на пригорок. Они наискось вскарабкались на него, и Рыбак почувствовал,

что силы его на исходе. Он уже не в состоянии был поддерживать Сотникова, который все грузнее

оседал книзу, да и сам так изнемог, что они, не сговариваясь, почти одновременно рухнули в снег. Потом,

сосредоточенно и громко дыша, долго лежали на склоне с удивительным равнодушием ко всему. Правда,

Рыбак понимал, что с минуты на минуту их могут настичь полицаи, он все время ждал их рокового

окрика, но все равно тело его было бессильно одолеть сковавшую усталость.

Может, четверть часа спустя, несколько справясь с дыханием, он повернулся на бок. Сотников лежал

рядом и мелко дрожал в ознобе.

- Патроны остались?

- Одна обойма, - глухо прохрипел Сотников.

- Если что, будем отбиваться.

- Не очень отобьешься.

Действительно, с двадцатью патронами не долго продержишься, думал Рыбак, но другого выхода у

них не оставалось. Не сдаваться же в конце концов в плен - придется драться.

- И откуда их черт принес? - Рыбак с новой силой начал переживать случившееся. - Вот уж

действительно: беда одна не ходит. .

Сотников молча лежал, с немалым усилием подавляя стоны. Его потемневшее на стуже, истерзанное

болью лицо с заиндевевшей от дыхания щетиной вдруг показалось Рыбаку почти незнакомым, чужим, и

182

это вызвало в нем какие-то скверные предчувствия. Рыбак подумал, что дела напарника, по-видимому,

совсем плохи.

- Очень болит?

- Болит, - буркнул Сотников.

- Терпи, - грубовато подбодрил Рыбак, подавляя в себе невольное и совершенно неуместное теперь

чувство жалости. Затем он сел на снег и начал озабоченно осматривать местность, которая показалась

совсем незнакомой: какое-то холмистое поле, недалекий лесок или рощица, а где был большой, нужный

им лес, он не имел о том никакого понятия. Закрутившись во время бегства в кустарнике, он вдруг

перестал понимать, где они находились и в каком направлении можно выйти к своим.

Это отозвалось в душе новой тревогой - не хватало еще заблудиться. Он хотел заговорить об этом с

Сотниковым, но тот лежал рядом, будто не чувствуя уже ни тревоги, ни стужи, которая становилась все

нестерпимее на холодном ветру в поле. Разгоряченное при ходьбе тело очень скоро начал пробирать

мороз. Пока, однако, усталость приковывала их к земле, и Рыбак всматривался в сумеречные

окрестности, мучительно соображая, куда податься.

Он пытался определить это, тщетно восстанавливая в памяти их путаный путь сюда, а инстинкт

самосохранения настойчиво толкал его в направлении, противоположном кустарнику, за которым их

настигла полиция. Казалось, полицаи опять появятся по их следу оттуда, следовательно, надо было

уходить в противоположную сторону.

Когда это чувство окончательно овладело им, Рыбак встал и повесил на плечо обе винтовки.

- Давай как-нибудь...

Сотников начал с трудом подниматься, Рыбак и на этот раз поддержал его, но тот, оказавшись на

ногах, высвободил локоть.

- Дай винтовку.

- Что, пойдешь?

- Попробую.

«Что ж, пробуй», - подумал Рыбак, с облегчением возвращая ему винтовку. Опираясь на нее, как на

палку, Сотников кое-как ступил несколько шагов, и они очень медленно побрели по снежному полю.

Час спустя они уже далеко отошли от болота и слепо тащились пологим полевым косогором. Рыбак

чувствовал, что скоро начнет светать, что на исходе последние часы ночи и что они теперь очень просто

могут не успеть. Если утро настигнет их в поле, тогда уже наверняка им не выкрутиться.

Пока их спасало то, что снег тут был неглубокий, ноги проваливались не так часто, как на болоте.

Вокруг на снегу серели высохшие стебли бурьяна, местами они казались чуть гуще, и Рыбак обходил эти

места, выбирая, где было помельче. Он старался не спускаться в лощину, боясь залезть там в сугробы,

на пригорках было надежнее. Но их след слишком отчетливо обозначился на снегу - раз, оглянувшись,

Рыбак испугался: так просто было их догнать даже ночью. Оглядываясь вокруг, он подумал, что какой бы

опасной для них ни была дорога, которая уже едва их не погубила сегодня, но, видимо, опять надо

выбираться на нее. Только на дороге можно спрятать среди других два своих следа, чтобы не привести

за собой полицаев в лагерь.

Из сгустившихся ночных сумерек едва проступало снежное поле с редкими пятнами кустарника,

одинокими полевыми деревцами: в одном месте что-то неясно зачернело, и, подойдя ближе, Рыбак

увидел, что это валун. Дороги нигде не было. Тогда он круто повернул вверх - идти так стало труднее, но

появилась надежда, что наверху, за пригорком, все-таки появится лес. В лесу удалось бы скрыться,

потому что полицаи вряд ли сразу сунутся следом - наверно, сначала подумают и тем дадут возможность

оторваться от преследователей.

Рыбак не впервые попадал в такое положение, но всякий раз ему как-то удавалось вывернуться. В

подобных случаях выручали быстрота и находчивость, когда единственно правильное решение