'Канцелярская крыса' - Константин Сергеевич Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Совершенно верно. Его срок автономности составляет около восьмидесяти лет. «Лихтбрингт» необычайно надежен. Раз в год я спускаюсь сюда, убеждаюсь, что все работает, как часы, и ухожу. Дверь в центр управления после этого блокируется и опечатывается. И еще год эти тоннели не знают человеческого присутствия. Еще одно подтверждение математического гения профессора Неймана.
Мистер Беллигейл неразборчиво выругался, поскользнувшись на куске слизкого мха.
- Прекрасная задумка, - согласился Герти, стараясь ступать след в след за ним, - И очень досадно, что ваш математический гений в данный момент не может разделить с нами общество.
- Я тоже предпочел бы, чтоб профессор присутствовал здесь. Но, как видите, есть вещи, неподвластные даже Канцелярии.
- Вы знали его? – помолчав, спросил Герти. Тишина делала подземное царство еще более зловещим и давящим.
- Разумеется. Впрочем, не могу сказать, что хорошо. Профессор был не из тех людей, с которыми все стремятся водить дружбу. Приятелями мы не были.
«Еще бы, - подумал Герти с неприязненным мысленным смешком, - Человек, способный назвать мистера Беллигейла приятелем, должен быть смертельно пьян или же безумен от рождения!»
- Расскажите про него, - попросил Герти.
Мистер Беллигейл отозвался не сразу. В свете фонаря стекла его пенсне горели завораживающим лунным блеском.
- Профессор Карл Готфрид Нейман, родился в тридцать втором году. Германец. Кажется, из Кенигсберга. Одно время был профессором в Базеле, потом некоторое время преподавал в Тюбингене и Лейпциге. Специализировался на дифференциальных уравнениях и алгебраических функциях. Уже в Лейпциге увлекся новым для себя направлением, стал изучать формальные системы, математическую логику и булевую алгебру.
- Едва ли это что-то мне говорит, - признался Герти, - Математические изыскания никогда не были моей сильной стороной.
- Возможно, это к лучшему. Некоторые люди, имевшие удовольствие быть хорошо знакомыми с профессором Нейманом, утверждали, что он был немного… оторван от жизненных реалий. Честно говоря, у меня тоже сложилось подобное впечатление.
- Он был сумасшедшим? – уточнил Герти.
- Едва ли. Но, как и все математики, был чудаковат.
- Если учесть, как далеко его занесло от Лейпцига, обычным чудачеством это уже не объяснить. Почему он покинул Европу? С каких пор среди математиков возникла мода покорять джунгли Полинезии? Или он полагал, что с удалением от центра цивилизации значение числа пи будет меняться?
Кажется, мистер Беллигейл усмехнулся. Но, вероятнее всего, это был лишь оптический обман, вызванный преломлением света.
- В семидесятых годах он разрабатывал свою концепцию счислительной машины. Прообраз «Лихтбрингта». Тогда это было на уровне недоказуемых концепций и смелых предположений. Даже, пожалуй, дерзких. Говорят, профессор Нейман в своих изысканиях забрался глубже, чем полинезийские джунгли…
- Не смог найти финансистов для своего детища? – понимающе кивнул Герти.
- Не смог найти ни единого человека, полагающего это возможным. Джордж Буль[10], британское светило математики, называл эксперименты Неймана в логике бессмысленными забавами, а Феликс Клейн[11] разгромил все его изыскания в области автоморфных функций. Некоторое время Нейман пытался найти единомышленников в Италии и России, но в восемьдесят пятом году был вынужден оставить Европу.
- Только лишь из-за того, что не смог найти единомышленников? – недоверчиво уточнил Герти. Ему сложно было представить, что профессор европейского университета мог решиться на подобную авантюру. И что не сбежал из Нового Бангора без оглядки, обнаружив, что происходящие на острове события зачастую имеют мало общего с какой бы то ни было логикой.
- Были и другие причины, - неохотно сказал мистер Беллигейл, - Профессор отличался весьма специфическими взглядами и в некоторых прочих предметах.
- О боги.
- Это зачастую бывает с выдающимися людьми. Как, например, с Джордано Бруно.
- Профессор взялся за философию?
- Именно. Он полагал философию математической дисциплиной, неразрывно связанной с логикой. И даже успел разработать несколько интересных философских концепций.
- Вероятно, они тоже опередили свое время? – предположил Герти.
- Быть может. Я не вдавался в подробности. Знаю лишь то, что эти концепции окончательно испортили его реноме[12], как выражаются французы. Кроме того, его чуть не отлучили от церкви.
Герти присвистнул.
- Воистину, талантливый человек.
- Некоторые клерикалы посчитали, что теории Неймана далеко выходят за рамки математики и философии, вторгаясь в области морали и религии. Впрочем, ничего конкретного я вам сообщить не могу, полковник. Дело быстро замяли, а я слабо интересуюсь европейской теологией.
- Понятно, отчего он перестал быть желанным гостем в европейских университетах, - заметил Герти, - Но Полинезия?.. Не слишком ли он переусердствовал в попытке убраться подальше от церкви и коллег-недоброжелателей?
Мистер Беллигейл щелчком длинных пальцев сбил с лацкана какое-то извивающееся насекомое.
- Про него в свое время рассказывали много слухов не самого лестного содержания. Обвиняли, к примеру, в любви к спиритизму и оккультизму.
- Спиритизм научно обоснован! – поспешил сказал Герти, - Мне приходилось читать весьма убедительные статьи на этот счет. Даже сэр Конан Дойль считает его научно доказанным. Но оккультизм…
- Полагаю, всего лишь нелепые домыслы. Профессор Нейман, без всякого сомнения, был чудаковат, но не безумен. Я знаю это наверняка, поскольку в течении нескольких лет постоянно с ним общался.
- Он сам вызвался построить на острове счислительную машину?
- Да, это был его прожект. Крайне дорогой, крайне странный, но мы с мистером Шарпером сочли возможным пойти на некоторый риск. И не имели повода пожалеть об этом. До сегодняшнего дня.
- Профессор Нейман был главным проектировщиком?
- Я бы сказал, единственным. На острове не нашлось ни единого человека, который смог бы в полной мере усвоить его математические выкладки. Мне даже кажется, что не нашлось бы таких и в Европе. Слишком смело, слишком парадоксально… Разумеется, вся система монтировалась силами техников Канцелярии. У нас есть самые подробные и детальные схемы всех паропроводов и узлов, но не более того. Профессор Нейман был единственным человеком, который был способен понять, как работает его машина.
- Вы строили то, чего сами не понимали? – недоверчиво спросил Герти.
Его слова вызвали на лице мистера Беллигейла странное выражение, которое сложно было трактовать из-за неверного освещения.
- Любой деревенский мясник знает, как устроена корова, но попросите его объяснить принципы работы ее органов, и он неизбежно сядет в лужу. Все узлы «Лихтбрингта» были понятны сами по себе, но в совокупности,
