Королева пустыни - Джорджина Хауэлл

«В нашей стране [Великобритании] наблюдалось растущее безразличие великой демократии к проблемам слишком далеким, чтобы их легко было понять, в сочетании с благородным демократическим порывом дать всем расам равные возможности и угрызениями совести за то, что Запад не может не считать себя виновным в эксплуатации Востока. Война… вызвала к жизни блестящее сотрудничество в Индии, доблестные действия арабов плечом к плечу с армиями лорда Алленби, и принципы мира, провозглашенные президентом Вильсоном, воспринимались лишь как признание заслуг в общем деле.

В наш трудный час силы Азии были призваны для борьбы, в сущности, за европейские свободы, Восток позвали на советы войны, а арабское королевство числили среди союзников».

Мир истощил свои силы и страдал от пандемии гриппа, которая, начавшись в Европе, убила в конечном счете 27 миллионов ослабленных и увечных – вдвое больше, чем сама война. Одной из первых ее жертв был сэр Марк Сайкс, умерший на конференции. Интересно, кстати, задуматься, не разнесли ли с собой вирус возвращающиеся по домам делегации.

Гертруда, уже на треть прошедшая свой последний тяжелый год с А. Т., остановилась в отеле «Мажестик», самом большом из пяти, занятых делегацией Британской империи возле Триумфальной арки, социальном центре конференции. Золоченый отель, облюбованный до войны богатыми южноамериканками, покупающими в Париже моды нового сезона, «Мажестик» обычно славился превосходной кухней и сервисом. Сейчас же здесь подавали плохой кофе и пережаренную еду британских привокзальных гостиниц: персонал отеля был заменен британскими служащими из отелей центральных графств Англии – предположительно, мера против проникновения шпионов. А Гертруда так мечтала о восхитительной бараньей ноге… И не только еда напоминала делегатам о школе: каждому прибывшему гостю выдавали книжку правил гостиницы. Еда подавалась в определенные часы, за напитки требовалось платить отдельно, в номерах не готовить и мебель не портить.

Разумеется, с момента прибытия Гертруда оказалась в своей стихии. Планы уехать, как только появится А. Т., были отставлены. Намеченный тур на автомобиле с отцом пришлось отложить, но он приехал в Париж с ней повидаться. 7 мая Гертруда написала:

«Я попала в мир такой изумительный, что до сих пор ничего не сделала, только глазею на него, неспособная ни слова нанести на бумагу. Наши восточные дела сложны так, что никакими словами не передать, и пока я сюда не приехала, никто не мог изложить месопотамскую сторону вопроса из первых рук. Магнаты были крайне добры… они все меня уговаривали остаться, и думаю, что в данный момент это и есть мое дело».

Ее друг и корреспондент Чирол тоже приехал на конференцию и сразу нашел Гертруду. У них тут же завязался разговор, который тянулся неделями.

У Лоуренса и Фейсала появление на конференции прошло далеко не так гладко. По прибытии в Марсель Фейсал был уведомлен французскими властями, что никакого официального статуса на конференции у него нет и ему напрасно посоветовали вообще сюда ехать. Потребовалось вмешательство британцев, чтобы его включили в список официальных делегаций, и то просто как представителя от Хиджаза. В Париже он снял впечатляющий особняк в стиле Людовика XVI (А. Т. Уилсон назвал его «кричащим»), где кипятился, когда французские спецслужбы доставляли его письма вскрытыми и задерживали его телеграммы на Ближний Восток.

Лоуренс, прибывший в Марсель в полном арабском одеянии, был встречен недоверчивыми оскорбительными взглядами и проинформирован, что принимают его здесь только как британского офицера. Он уехал из Франции в ярости: впоследствии ходили слухи, что полученную от французов награду «Военный крест» он прицепил собаке на ошейник. Появившись в Париже к началу конференции, он был одет в куфию и мундир. Ему не дали занять место среди знакомых и друзей в «Мажестике» и поместили в не столь блестящий «Континенталь».

Учитывая неизбежный конфликт личностей, не удивительно, что А. Т. был разозлен арабским головным убором Лоуренса не меньше, чем его решительно проарабскими взглядами. «Полковник Т. Э. Лоуренс… причинил, по-видимому, огромный вред, и наши трудности с французами в Сирии мне кажутся вызванными главным образом его действиями и советами». К Фейсалу Уилсон относился столь же пренебрежительно, называя его «самозваным защитником Сирии».

Когда Хусейн инструктировал сына, посылая его своим представителем на конференцию, Фейсал попросил разрешения увидеть документы, имеющиеся у отца, по поводу тех обещаний, которые сделали британцы. Хусейн отказал.

Теперь Ллойд-Джордж представил Фейсалу соглашение Сайкса – Пико, впервые открыв, как много уже обещала Британия Франции. Фейсал потом сказал:

«Первый обман произошел, когда фельдмаршал лорд Алленби объявил, что Сирия делится на три зоны – под предлогом, что такое положение чисто временное и административное. Вторым ударом по интересам арабов было подтверждение секретного договора Сайкса – Пико, денонсированного в 1917 году… Таким образом, нам пришлось взглянуть в глаза горькой правде».

Если Фейсала предали все, то меньше всего его предали британцы. Секретные протоколы верховного совета Парижской конференции, опубликованные позже, показывают, что предпринимались усилия выполнить данные арабам обещания, несовместимые, быть может, с соглашением Сайкса – Пико. Ллойд-Джордж неистово доказывал, что соглашение между Хусейном и Британией следует уважать. Мсье Пико, выступая от Франции, заявил, что британские предварительные договоренности с арабами к Франции никак не относятся. И без зазрения совести добавил, что если Франция получит мандат на Сирию, эти договоренности будут игнорироваться. Ллойд-Джордж резко возразил, что он будет рассматривать оккупацию Дамаска французскими войсками как нарушение британского договора с Хусейном. Французы сделали вид, что считают связь между британцами и хашимитами заговором, посредством которого Британия намеревается сохранить за собой монополию на влияние в этом регионе. Упрямство французов и непонятная позиция британцев, которые не предлагали оставить за собой Сирию, но давали противоречащие друг другу обещания и Франции, и арабам, интересам хашимитов ничего хорошего не сулили.

6 февраля Фейсалу представилась возможность обратиться к верховному совету конференции. Он говорил беглыми и звонкими периодами на родном арабском, а Лоуренс, стоящий рядом с ним, переводил. Фейсал говорил, что арабский мир должен получить независимость. Он хотел, чтобы все арабоязычные регионы получили свою независимость под властью арабского сюзерена, и все вместе – под один мандат до тех пор, пока арабский мир не сможет существовать самостоятельно. Арабское единство, продолжал он, не будет реализовано в предложенных «сферах влияния». Он напомнил британцам об авансах по поводу арабской независимости, сделанных в переписке Хусейна с Макмагоном, а французам – о духе самоопределения, пропагандируемом президентом Вильсоном и изложенном в пунктах о «свободном выборе» франко-британской декларации. После чего он предложил задавать вопросы, слушая и отвечая на свободном беглом французском.