Там, на войне - Теодор Вульфович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Руки вверх! — скомандовал я.
Фельдфебель побелел и стал неуверенно поднимать руки, но поднимал правую выше, чем левую.
— Левую! — сказал я.
Он стал задирать и левую. Мышцы дрожали, кожа стала гусиная. Слева под мышкой, даже сквозь волосатость, виднелась маленькая наколка — татуировка: две крохотные буквы-змейки, латинские «СС». Так они до конца сорок третьего года отмечали свою верность фашистской штурмштаффель, этому хорошо организованному подразделению закоренелых негодяев. Губы фельдфебеля шевелились, но звуков он не издавал.
— Отведите его подальше за дом, а то ребят разбудите, — сказал я.
— Их сейчас ничем не разбудишь, — заметил ординарец.
В ярко освещенной комнате находилось сорок восемь пленных мужчин, две женщины и два мальчишки. Я заглянул и увидел, что там нет ни малейшего смятения, тревоги, даже недоумения. Все, как на биваке, укладывались поудобнее, кое-кто уже закрывал глаза… Только медицинские сестры все еще испуганно таращили глаза. Мальчик, что был посмелее, помахал мне рукой, как старому знакомому, шмыгнул носом, прилег и стал прикрываться френчем. Я поймал себя на мысли, что эти двое пацанов мне уже не безразличны.
За окном на небе еле-еле забрезжил рассвет.
Во дворе раздались приглушенная короткая автоматная очередь и одиночный выстрел…
На сон оставалось не более сорока пяти минут. Но тоже не мало. Нужно было еще написать охранную записку пленным, указать точный маршрут их движения (сопровождающих я дать им не мог) и вместо печати приложить такое слово, чтобы ему поверили. Нужно было хоть сколько-нибудь поспать, хоть сколько-нибудь. Потом объявить подъем, привести колонну в боевую готовность, две минуты на напутствие пленным немецким капитанам, две минуты на приказ командирам машин, три минуты на вытягивание колонны вдоль шоссе, и дальше: «В походную колонну!.. Дистанция!.. Скорость — кто сколько выжмет!.. За рулем и рычагами чур не засыпать — командирам машин сидеть рядом с водителями, самим не смыкать глаз и водителям не давать. И… вперед до самой ПРАГИ!» Только бы солярки хватило, бензина и сил.
РЕКВИЕМ
Где-то в самом конце 1964 года был я дома один. С самого утра, как только проснулся, в голове вертелся определённый стихотворный ритм — некое построение, сквозь которые проглядывали слова:
«…Ребята, мальчики, мальчишки, парни…»
Постепенно это ритмическое гудение стало обрастать новыми словами и целыми фразами. Причем всё происходило само собой, без малейших усилий с моей стороны.
Решил переключиться и позавтракать… А ритмическая раскрутка всё продолжалась, несколько раздражая и удивляя. После завтрака, уже в двенадцатом часу, я сел за свое старое рабочее бюро… Начал не столько писать, сколько записывать, скорее, словно под диктовку, чем заниматься сочинительством… Около часа дня, когда уже исписал около четырех страниц, я стал понимать: это не стихи, и не проза, (а стихов я в жизни почти не писал, если не считать двух-трех раз на фронте и столько же за все послевоенные годы)… Позднее исправил несколько строк, которые показались уж вовсе нелепыми… А потом понял: это РЕКВИЕМ.
Одним он вовсе не нравится, другие считают, что без него обойтись нельзя… Замечательный писатель, очень близкий мне человек, Юрий Домбровский, выслушал (я читал ему вслух), насупился, опустил голову… Я сказал: «Вот только не знаю, что с этим опусом делать?» — Он встрепенулся и решительно произнес: «Как это не знаете? Вот будете издавать свою главную книгу и поместите этот текст в самом начале или в самом конце… В самый конец — лучше, как завершение».
Сегодня я поступаю так, как он мне посоветовал. И в память о нём самом —
Юрии Иосифовиче Домбровском.
Т.В.
Один за всехЧерез 20, 30, 40, 50… и более лет.
Ребята, мальчики, мальчишки, парни…
очкарики, верзилы, шпингалеты, блондины, рыжие, шатены и брюнеты, тихони, буйные, пай-мальчики и сорванцы; вы — холостёж, самцы-затейники, женатики, гулёны и жертвы воздержанья — мудрецы; друзья до гроба, язвы, болтуны, весельчаки, грубьяны, скромники, штафирки, солдафоны… Вы все лежите там, с тех самых пор, и там, где уложили вас враги, случайности, обвалы, взрывы, мины, ошибки и «закономерности войны».
А я остался жить… (Хоть это и не справедливо — жить ЗА кого-нибудь)… Пускай «За вас!»… В награду, в суеверье, в покаянье, в надежду, в радость, в горе, в наказанье, — во всё, чего вовек не перечесть. Я должен… я стараюсь… я обязан… за всех за вас,
Ребята, мальчики, мальчишки, парни…Довеселиться до…(ну, сами знаете);допеть,чтоб небу стало звонко и свободно;дохохотать,чтоб разлетелись стекла;договорить,чтобы устал и онемел язык;дотанцевать,чтоб вся земля сама плясала;за всех за вас я должен долюбить,чтоб их сердца заныли страшной болью,и чтобы все они внезапно ощутилиеще раз,ещё десять,ещё десять тысяч раз,все то, что потеряли все они —в тот миг, когда не стало вас,
Ребята, мальчики, мальчишки, парни…
Допроводить их всех, уже не молодых… Наверно, это сто миллионов километров, и все равно, что проводить одну до Марса; дообниматъ их всех, дослушать миллионы — Крепче!.. Крепче!.. Еще сильней!.. Не бойся, мне не будет больно… — Доприласкатъ их всех, чтоб стало им хотя б на миг спокойно… Доцеловать их всех, чтоб вспухли губы, и рот, раскрытый рот, все звал и звал… И чтоб устало опустились руки, вдоль тела опустились бы, как плети; и долюбить их всех!.. Так, чтоб родились дети… Побольше мальчиков… и всем им ваши имена!..
— На кой черт нам… «Чтоб наши имена?!» — спросили так, что по спине мурашки побежали. — Ты что, забыл всех нас? Ты что, забыл цвет наших глаз? И всё, что вперившись — глаза в глаза! — мы душным полушепотом друг другу говорили!.. А то и вслух…
— Тогда, — сказал я им, — сойдитесь все у моего стола, в землянке под Москвой, где докрасна натопленная печь, в лесу под Брянском иль на Вислянском плацдарме— мне все равно. Назначьте место сами. Потребуйте, как прежде, много-много водки, рукой махните, что с закуской туго, и заведите прежний разговор, о том, о сем… «О подвиге — о славе», о девках, самогоне в разных областях, о наградных, о полевых… И ненароком опять вернитесь к разговору, о том, какою будет жизнь, когда ОКОНЧИТСЯ ВОЙНА.
И если б кто-нибудь тогда на наш вопрос ответил достоверно, мы б все свои награды поснимали и отдали б ему. А в них — в наградах — все богатство наше, достоянье и достоинство, уваженье боевых друзей, копилка чести для отчета перед РОДНЫМИ и любимыми, блуждающими далеко в тылу…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});