На бесплодной планете. Наша родина — космос. Романы. Рассказы. - Франсис Карсак

Он ни о чем не сожалел. За исключением того, что касалось Иолии, совесть его была спокойна. В остальном же Тинкар был виновным не более, чем «Скорпион». Он был инструментом, инструментом, созданным таким образом, что галактианам никогда не удастся его переделать. Его руки убивали, служа Империи, но он не ощущал за это ответственности. Иногда, правда, что-то в нем возмущалось, но это случалось лишь в те моменты, когда Империя пыталась превратить его в палача. Такие чувства, наверное, обуревали гвардейцев, с самого начала вставших на сторону мятежников и обеспечивших успех восстания.

Он поднял голову, и, вследствие частой для астронавтов иллюзии, ему показалось, что «Тильзин» опрокинулся, а он висит над бездной вниз головой. Звезды холодно блестели, и Тинкар пожалел о том, что уже не познает других миров. Но и это желание прошло: даже если бы он всю жизнь носился по космосу из конца в конец, то и тогда побывал бы лишь в крохотной его части. Вселенная была слишком обширна для человека. Он подумал о горькой философии Тана и о том отчаянии, которое крылось за ней. Был ли текнор прав? Была ли Вселенная огромной слепой машиной, в которой человек, ее конечный продукт, утолял свою бесконечную жажду познания? Существовал ли Бог, отличный от того, которого его приучили обожать и бояться, благосклонный Бог, который не забывал о своих созданиях, даже определяя им наказания за грехи? Оставалось ли что-то от человека после его смерти, и встретится ли он где-нибудь, вне времени и пространства, с Иолией? Ему было бы приятно поверить в это, но в последние мгновения жизни истина Тинкару не открывалась. Вероятно, Тан был прав, людское желание жить вечно было тщетным, только раса могла надеяться на бессмертие.

Человеческая раса! Что-то жило в нем из того, что жило в первых людях, даже еще до первых людей; это что-то всплыло из первобытных морей подсознания и передалось ему через поколения. Жизнь. То, чего он не сможет передать дальше. В нем нить жизни была разорвана навсегда. Он отказывался быть ее участником. Если Вселенная решила раздавить его, он одержит над ней единственно возможную победу, по своей собственной воле погасит в себе частицу будущего.

Он взглянул на часы. Еще десять минут.

— Тинкар! Что ты здесь делаешь? С ума сошел? Мы же ныряем в гиперпространство!

Он раздраженно обернулся. Перед ним стояла Анаэна, в лучах сверхновой ее расстроенное лицо хорошо просматривалось сквозь прозрачный шар шлема.

— Быстрее! Я не успела предупредить текнора, что отправляюсь тебя искать. Я заметила тебя в перископ и так счастлива от того, что нашла! Пойдем!

— Оставь меня, Ана… У тебя еще есть время вернуться.

— Пойдем, Тинкар, умоляю! Я люблю тебя! Пойдем!

— Оставь меня. Я всегда буду среди вас парией. Мне лучше исчезнуть. Я тебе не ровня, Ана.

— Да ты просто трус, Тинкар!

Она стояла перед ним, трясясь от ярости, и, испугавшись, как бы ее магнитные подошвы не оторвались от корпуса, он схватил ее за плечи, чтобы поддержать.

— Возможно, Ана. Скорее всего, ты права. Именно по этой причине мне больше не хочется жить.

— Что ж. Стало быть, я полюбила труса. Тем хуже! Ад, небо, абсолютное ничто — все для меня лучше, чем жизнь без тебя. Я остаюсь здесь. Полагаю, ты не сможешь отказать мне в этой милости?

Он схватил ее и потащил к люку. Она высвободилась, выхватила из кармана скафандра маленький фульгуратор, направила на него.

— Ну нет, Тинкар! Тебе не зашвырнуть меня в люк!

— Не глупи! У тебя впереди вся жизнь!

— Без тебя она мне не нужна. Пойдем, у нас есть еще несколько мгновений. Подумай. Ты считаешь себя парией на «Тильзине»? Вот невидаль! А ты пытался по-настоящему приспособиться? Нет! Малыш Тинкар ломает собственную игрушку, потому что она оказалась не такой, как он хотел! Ты кончишь тем, что заставишь меня поверить в нашу правоту, в то, что планетяне… Нет, не так. Ты считаешь, что убил Иолию, и не можешь простить себе этого? Думаешь, я это себе когда-нибудь прощу? И однако же мы могли бы быть счастливы вместе, а наши дети стали бы галактианами нового поколения, поколения без предрассудков, потому что мы обязаны воссоединиться с планетянами ради общей борьбы с пришельцами. Я остаюсь в любом случае, и ты умрешь, имея на совести не только Иолию, но и меня!

Он посмотрел на затянутую в скафандр Анаэну, на ее собранные в пучок — иначе они не помещались в шлеме — рыжие волосы.

«Наши дети… Сыграть в игру с Вселенной… Но если Вселенная не играет ни в какие игры, если она слепой и глупый зверь, как считает текнор?» Он быстрым движением выбил фульгуратор из руки Анаэны, обхватил ее за талию и нырнул в люк.

Сбежав по лесенке, он осторожно поставил девушку на ровную металлическую площадку. Анаэна прислонилась к сверкающей переборке, нервное напряжение спало, но она все еще не могла поверить в собственную победу, в то, что она спасла его от самого себя. Он положил ладонь на рукоятку люка и застыл, глядя на созвездия.

— Что ты делаешь? Закрывай скорее!

Он опустил рукоятку и, пока тяжелая дверь закрывалась, загораживая собой звезды, повернулся к ней и широко улыбнулся.

— Ничего не делаю. Просто последний раз заглянул в бездну.

Поцелуй жизни

LE BAISER DE LA VIE

1959

Посвящается Полу Андерсону

О возможные, которые представляются нам невозможными!

Отражения видимых химер!

Поцелуй жизни здесь вселяет в нас ужас.

Виктор Гюго, «Magnitudo parvi»

— И все же мы должны попытаться еще раз! В случае очередной неудачи придется вернуться на Землю. Запасы продовольствия тают на глазах, — опустошенным голосом объявил Купер.

Пусть он немного и сутулился, словно от веса гнетущей усталости, его широкоплечая фигура едва не разрывала темно-синюю униформу Космического Флота Панамериканской конфедерации.

— Мы побывали уже на ста тридцати двух солнцах, — мягко добавила Ирэн Легран. — На ста тридцати двух! И вся ирония в том, что каждое из них сопровождает целый кортеж планет, среди которых нет ни одной такой, которую можно было бы колонизировать, которая не задохнется от углекислого газа или метана, не станет всего лишь одноклеточным водорослем! Боже, неужели мы одни во всей Вселенной? Неужели мы так никогда и не удостоимся, на какой-нибудь другой планете, помимо нашей, поцелуя жизни?