Кровь и лед - Роберт Мазелло

И все-таки он подспудно чувствовал, что для визита выбрал не самое удачное время. Майкл постучал в запертую дверь лазарета — прежде она была всегда открыта нараспашку. Было слышно, что внутри с чем-то возится Шарлотта.

— Да? — крикнула врач. — Кто там?

Он назвал себя, и дверь отворилась — нешироко, а лишь настолько, чтобы Майкл смог просочиться внутрь. Шарлотта в зеленом медицинском халате выглядела раздосадованной. Элеонор не было видно; вероятно, она находилась в изоляторе для больных.

— Она уже проснулась?

Шарлотта вздохнула и кивнула.

— С ней все хорошо?

Шарлотта склонила голову набок и тихо произнесла:

— У нас тут то, что ты назвал бы техническими накладками.

— В каком смысле?

— Психологические и эмоциональные проблемы. Трудности с адаптацией.

Из изолятора послышалось тихое всхлипывание.

— Но это не совсем шоковое состояние, которого можно было бы ожидать при подобных обстоятельствах, — пояснила она. — Я только что дала ей легкое успокоительное. Оно должно помочь.

— Как думаешь, нормально будет, если я зайду и немного с ней поболтаю, пока лекарство не подействует? — шепнул Майкл.

Шарлотта пожала плечами:

— Кто его знает? Не исключено, что разговор поможет ей немного отвлечься, — сказала она и, когда Майкл двинулся к изолятору, добавила: — Если только не ляпнешь что-нибудь, что выведет ее из равновесия.

Как можно разговаривать с Элеонор Эймс и при этом гарантировать, что не ляпнешь чего-нибудь, что может вывести ее из равновесия? — недоумевал Майкл.

Войдя в изолятор, он увидел, что девушка стоит в пушистом белом халате и смотрит в узкое окно. Большая часть стекла была занесена снегом, и, кроме расплывчатой полоски света, сквозь него ничего не было видно. Когда Майкл пересек порог, она резко повернула голову, испуганная, растерянная, да и просто немного смущенная тем, что гость застал ее в неподобающем виде. Элеонор торопливо запахнула халат и снова уставилась в окно.

— Сегодня мало что можно увидеть, — произнес Майкл.

— А он где-то там…

Майкл промолчал. И так было ясно, кого она имеет в виду.

— Он там и совершенно одинок.

На прикроватном столике на подносе стояла большая тарелка с обедом, совершенно нетронутым.

— И он даже не знает, что я покинула его не по своей воле.

Элеонор нервно переминалась с ноги на ногу в белых домашних тапочках, не сводя заплаканных глаз с окна. Произошедшая с ней перемена производила странное впечатление. Когда Майкл впервые увидел ее во льду, а позже — в церкви, ему сразу бросилось в глаза, что она не от мира сего, пришла из другого времени и места. Тогда Майкл ни секунды не сомневался, что разговаривает с человеком, которого от него отделяет немыслимая бездна времени и исторического опыта. Но теперь, с чистыми, струящимися по плечам волосами, в белом домашнем халате с поднятым воротником и шлепанцах, шаркающих по линолеуму, она выглядела как обыкновенная миловидная особа, только что вышедшая из процедурного кабинета шикарного спа-салона.

— Если уж он пережил такое, — сказал Майкл, — то, уверен, и метель переживет.

— Это раньше он был сильным. До всего этого.

— До чего именно?

— До того как я его покинула.

Элеонор вытерла слезы ворохом салфеток, который, не переставая, теребила в руке.

— Выбора у вас все равно не было, — сказал Майкл. — Думаете, вы долго протянули бы на собачьем корме и молитвенниках в буржуйке?

Кажется, с последней фразой он переборщил. Вроде намеревался успокоить девушку, и вот пожалуйста: ее зеленые глаза вдруг вспыхнули тревогой.

— Вместе мы переживали вещи и пострашнее. Страшнее всего, что может произойти с человеком. Страшнее всего, что вы только можете себе представить.

Элеонор отвернулась и заплакала; ее хрупкие плечи затряслись под плотным махровым халатом.

Он опустил на пол рюкзак и присел на пластиковый стул в углу. Майкла раздирали противоречивые чувства: одна его часть говорила, что наиболее благоразумным будет просто оставить Элеонор в покое и вернуться позже, когда она успокоится, но другая — а может, он принимает желаемое за действительное? — подсказывала, что, несмотря на горе и растерянность, девушка не хочет, чтобы он уходил. Что его присутствие может принести ей некоторое успокоение. В непривычной искусственной обстановке, куда ее поместили, журналист был для нее тем единственным, что напоминало о живом и теплом мире.

— Доктор говорит, что я не могу уйти отсюда, — произнесла Элеонор уже более спокойным голосом.

— Я бы тоже рекомендовал воздержаться от прогулок во время снежной бури, — попытался пошутить Майкл.

— Я имею в виду — из этой комнаты.

Майкл прекрасно понимал, что она имеет в виду.

— Это временно, — заверил он ее. — Просто мы не хотим подвергать вас воздействию разного рода микробов и бактерий, против которых в вашем организме может не быть естественной защиты.

Элеонор горько усмехнулась.

— Я ухаживала за солдатами с малярией, дизентерией, холерой и крымской лихорадкой, которой в итоге заразилась сама. Как видите, я осталась жива. — Она глубоко вздохнула и добавила уже более воодушевленно: — И в немалой степени это заслуга мисс Найтингейл. Она требует по ночам проветривать больничные палаты, чтобы избавиться от вредных миазмов, которые накапливаются за сутки. Я думаю, только лишь благодаря гигиене и здоровому питанию можно спасти бесчисленное количество жизней. Было бы желание и воля руководящих должностных лиц.

Это был самый длинный монолог, какой Майкл слышал от нее за все время. Должно быть, Элеонор и сама удивилась собственной болтливости, поскольку резко замолчала, а щеки ее залились легким румянцем. Майклу стало ясно, хоть он и раньше об этом догадывался, что к обязанностям медсестры девушка относилась очень серьезно.

— Что это я говорю… — пробормотала она. — Мисс Найтингейл давно умерла, а все, что я сейчас сказала, несомненно, звучит крайне глупо. Мир шагнул вперед, а я рассказываю об известных вам прописных истинах, которые либо прошли проверку временем, либо давным-давно доказали полную несостоятельность. Простите, забылась…

— Флоренс Найтингейл была совершенно права. Как и вы. — Майкл помолчал. — А что касается изолятора, то долго вас тут держать не станут. Я посмотрю, что можно сделать.

За время их непродолжительных встреч Элеонор наверняка уже подверглась воздействию микробов, которых он нес на себе, рассуждал Майкл, так что вряд ли их дальнейшее общение сможет нанести девушке больший вред. А что касается других людей на базе — что ж, лагерь предоставляет массу возможностей минимизировать контакты с ними. Как-никак станция Адели — не Центральный вокзал Нью-Йорка, вечно переполненный народом.