Лезвие бритвы (илл.: Г. Бойко, И. Шалито) - Иван Ефремов

Даярам, немного ошарашенный потоком быстрых слов, вопросительно посмотрел на друга. Анарендра, любезно улыбаясь, отказался под предлогом коллоквиума с учителем. Тогда американец повернулся к Даяраму. Художнику нестерпимо захотелось посмотреть поближе хозяина Тиллоттамы.

Даярам согласился.

Узнав, что художник живет в деревне, Трейзиш повел его прямо к себе, и он едва успел условиться с другом о встрече на завтра.

Трейзиш занимал два соединенных вместе номера, убранных коврами и низкими столиками «могольского стиля», который создает иностранцам иллюзию «Востока». В комнате, оборудованной под гостиную, было душно. Деревянные крылья двух вентиляторов не могли разогнать теплый воздух, пропитанный запахом табака, алкоголя и крепких духов. Навстречу поднялся большеголовый человек афганского типа, в темно-красной феске, с лицом, изборожденным морщинами.

— Я поджидал вас, сэр.— Голос, хриплый и громкий, сразу вернул Даярама к моменту ужасного потрясения в храме Вишванатха.— Завтрашний план не меняется?

— Почему? Все идет хорошо. Познакомьтесь,— небрежно проговорил продюсер,— это художник Рамамурти, а это известный режиссер Хамруд.

— Из Пакистана? — преувеличенно любезно осведомился Даярам.

Хамруд, что-то прочитавший в лице художника, посмотрел на него со скрытым подозрением.

— Вероятно, я видел ваши картины на выставках, кажется, помню.

— Не старайтесь вспомнить то, чего не было. Я скульптор,— пояснил Даярам, сам удивляясь своему желанию уязвить пакистанца.

— А-а,— протянул режиссер, показывая полнейшее равнодушие ко всем скульпторам мира.

Трейзиш поспешил устранить натянутое молчание, усадив гостей в глубокие европейские кресла.

— Мы попросим господина Рамамурти посоветовать нам экспозиции и планы, наиболее интересные с художественной и исторической точки зрения.

— Для этого мне нужно знать цель и содержание вашего фильма. А вообще Кхаджурахо снят несколько лет назад правительственной киностудией Индии. Фильм получил первую премию на международном фестивале. Кажется, в Маниле.

— Вот это деловой разговор, я не ошибся в вас! — воскликнул довольный продюсер, хлопая Даярама по колену.— Конечно, мы знаем фильм Вадхвани, и его успех как раз побудил нас выбрать Кхаджурахо. Сигарету? Лимонаду?

Рамамурти отверг первое и принял второе. Трейзиш продолжал:

— Мы производим фильмы не для Индии, а для Запада и для Пакистана тоже. Я считаю самыми выгодными романтические фильмы, с приключениями. Верный сбыт и широкий спрос. Но сейчас зритель стал умнее и требовательнее, его не проведешь дешевыми декорациями в стиле Тарзана или Кинг Конга. Нет, мы хотим дать подлинную Индию с ее храмами, джунглями, развалинами…

— А что вы имеете в виду, говоря о романтике?

— Ну, боже мой, о чем мечтает массовый зритель, усталый от угрозы войны, политики, неустойчивых заработков и неопределенного будущего? Надо перенести его в совершенно иной мир, где будут невиданные страны, подземелья с тайнами, факиры с чудесами, прекрасные девушки и отважные героические принцы. Но сейчас, в век путешествий, реактивных самолетов, телевидения и спутников, уже трудно заставить зрителя поверить в то, что это может происходить где-нибудь на нашем шарике. Значит, фильм или должен быть историческим, или уводить в космос, на далекие планеты. Меня не интересует космос, но исторические фильмы — это реальный бизнес, это возможность самой причудливой фантазии, потрясающих приключений. И этот наш фильм будет историческим боевиком. Приключения храмовой танцовщицы — девадаси, похищенной из храма, разрушенного во время мусульманского завоевания Индии, проданной в гарем и спасенной оттуда индийским принцем.

Мы не поскупимся на съемки храмов и подземелий, поедем в Эллору и Аджанту, а до этого проведем месяц у магараджи Рева. Там, где водятся огромные белые тигры. Они поймали несколько штук, и теперь магараджа разводит их в одном из своих заброшенных дворцов в Говиндархе. Как это удачно — тигры прямо во дворце. И еще факиры! Ведь вы уже встретили вашего друга…

Даярам улыбнулся — уж очень сильно отличался облик его тонкого и образованного друга от странствующего факира, хитрого фокусника. Продюсер заметил усмешку художника и весело подмигнул ему.

— Я, конечно, не дурак и понимаю, что ваш друг, как и его учитель,— образованные люди, согласившиеся играть свои роли с определенными целями. Ну что ж, это устраивает их и меня, плюс еще порядочная оплата за затруднения. Время вы, индийцы, кажется, не так цените, как мы, европейцы, и особенно американцы.

— Это не совсем верно. Просто у нас с вами разная оценка событий жизни, и многое, чему вы придаете значение, не интересует нас.

— Однако деньги — они нужны всем?

Рамамурти пожал плечами. Вступать в дискуссию с бизнесменом показалось ему бессмысленным. Он начал называть интересные точки съемки, показывая зарисовки, фото и планы храмов. Режиссер, вначале слушавший скептически, стал одобрительно постукивать пальцами по столу и кивать головой, непрерывно дымя сигаретой. Хозяин подливал ему и себе какой-то крепкий напиток. Режиссер делал торопливые отметки в съемочном плане и еще каких-то листах.

— Ай, хорошо, аччи! — воскликнул Хамруд, когда Даярам кончил.— Вы верно поступили, бара-сагиб, найдя умного муртикара. Но я пойду, с вашего разрешения. Салаам!

Даярам тоже поднялся. Трейзиш энергично запротестовал:

— Мы еще не рассчитались!

— Ничего не нужно. Для меня это не составило трудности, а время — мы, индийцы, его не ценим,— улыбнулся своей открытой улыбкой художник.

— Но тогда позвольте же угостить вас чаем! Не отказывайтесь, иначе вы просто обидите меня. Я же принял вашу помощь!

Трейзиш позвонил в колокольчик и что-то негромко сказал явившемуся слуге.

— Сейчас вы познакомитесь с нашей звездой, исполнительницей роли девадаси. Ее зовут Тиллоттама — это, конечно, только псевдоним, но он хорош… Что с вами? Вы боитесь женщин? — Даярам уже овладел собой.

— Пустое, у меня иногда случаются боли в сердце. Они быстро проходят!

— Ручаюсь, что сейчас вы получите сердечную боль, которая не скоро пройдет,— громко рассмеялся хозяин, уже немного захмелевший.

Художник, у которого все внутри затрепетало, попросил сигарету. Трейзиш протянул было портсигар, подумал, отдернул руку и поспешно встал.

— Я угощу вас самыми лучшими,— продюсер достал из ящика стола лаковую японскую коробку, набитую сигаретами в красно-золотой бумаге. Даярам глубоко вдохнул душистый дым с каким-то более резким, чем у обычного табака, привкусом.