Правдивые байки воинов ПВО - Сергей Дроздов

Так что и среди комендантских офицеров тоже встречались отличные люди!

Второе приключение в отпуске было связано с покупкой хромовых сапог для командира роты.

Пошли они с дедом покупать эти сапоги на Сытный рынок, благо он был неподалёку от дома, и тогда на нём имелась «толкучка». Нашли подходящие сапоги, сторговались, купили. Только собрались домой, и тут – трели милицейских свистков, и рынок мгновенно оцепили. Облава, проверка документов. Это было довольно обычной практикой, после войны. Документы у отца были при себе, но он был в «гражданке», не идти же на рынок в форме! А вот переодеваться в гражданскую одежду военнослужащим срочной службы тогда строго запрещалось и в отпусках, и в увольнениях.

(Даже в 70-е годы, когда мы учились в военном училище, этот запрет всё ещё сохранялся, а уж что говорить про 40-е годы!).

«Дело пахло керосином». На выходе из рынка поставили 2 стола. За одним из них проверяли паспорта у «гражданских», за другим – документы у «военных».

Отец, вместе с дедом, встал в очередь к столу для проверки «гражданских». Очередь двигалась довольно быстро, документы все носили с собой, и у большинства посетителей – проблем не было. У деда тоже – проверили паспорт, прописку, штамп с места работы, вернули: «Спасибо, проходите!».

С отцом же – вышла заминка. «Вы военнослужащий?!» – едва глянул милиционер на его военный билет: «К соседнему столу!».

Делать нечего, встал к соседнему столу. Там разговор вышел короток: «Сержант, в отпуске… Почему в гражданской одежде?!» – угрюмо поинтересовался неразговорчивый капитан из комендатуры. И, не слушая оправданий отца, скомандовал: «Проходите, товарищ сержант, вон в тот автобус!». Прошел. Таких, временно задержанных по разным причинам военных, набралось в автобусе человек 7.

Автобус привёз их на Садовую, на знаменитую ленинградскую гарнизонную гауптвахту. Там уже вовсю шли строевые занятия. По периметру плаца строевым шагом маршировали арестованные, в центре плаца подавал лужёным голосом команды старшина-сверхсрочник. В углу сидел на табуретке дежурный помощник коменданта и придирчиво следил за соблюдением всех строевых правил марширующими. Изредка он делал кому-либо замечания. Или «добавлял» срок: «Я вам, товарищ арестованный, два раза повторять не буду! Еще двое суток ареста!».

В общем, необходимая строгость дисциплины на занятия поддерживалась неукоснительно. Вновь привезённых тут же поставили в общий строй, и батя вместе со всеми бодро затопал строевым шагом по периметру плаца. Причем в общей цепочке одинаково усердно топтали плац и солдаты, и сверхсрочники, и офицеры. Особенно впечатлил отца лихо шагавший строевым шагом неподалёку от него подполковник.

Продолжалось это действо примерно час, без всяких перерывов. Еще раза три привозили партии «новеньких» и тоже ставили в этот строй. Видимо, облавы шли в нескольких районах города.

Наконец, на плац вынесли стол и пару стульев. Вышел капитан 1-го ранга с каким-то майором, и начали оперативно проводить «разбор полётов». На столе у них лежала груда документов задержанных и рапортички с описанием причин.

Майор, через старшину с лужёной глоткой, выкликал звание и фамилию. Задержанный строевым шагом подходил к столу, а комендант, капитан 1-го ранга, «бодро-весело» вершил суд и расправу. Суд был скорый, справедливый и суровый.

Самого разговора отцу не было слышно, а вот «приговор» коменданта майор громко оглашал на весь плац: «Трое суток ареста! Пять суток ареста!» Изредка звучали и более суровые виды: «Двое суток строгого ареста!» «Трое суток строгого ареста!». В основном взыскания варьировались в этих рамках. Кому-то комендант «ввалил» от души: «Пять суток строгого ареста!». Наверное, было за что…

Отец, тем временем, шагал строевым шагом и ждал своей очереди «на беседу». Озвученные на весь плац сроки арестов не внушали оптимизма, и он мрачно размышлял, сколько же времени своего отпуска ему придётся провести не дома, а на гауптвахте, совершенствуя строевые навыки.

Очередь дошла и до него: «Сержант Дроздов!», – рявкнул старшина на весь плац. Отец, чеканя шаг, подошел к коменданту и представился, как полагалось.

Капитан первого ранга хмуро поинтересовался у майора: «Этот – за что задержан?»

«За нахождении в гражданской одежде в отпуске!» – ответил майор.

«В отпуске?!» – удивлённо протянул комендант. «Откуда прибыл? В каком ещё отпуске, за что, кто отпустил?!» – задал он вопросы уже отцу.

Тот, стараясь быть кратким, доложил про Монголию, состязания, призовое место и отпуск от Малиновского.

Комендант хмыкнул, взял в руки отпускной билет, развернул его и полюбовался подписью на нём.

«Молодец, раз так! А почему без уставной формы по городу в „гражданке“ шляешься, радист?!»

«Да мы же с отцом на рынок, за сапогами для командира роты пошли. Рынок – рядом с домом, а в форме на „толкучке“ стыдно торговаться!»

«Так это твой отец, с сапогами подмышкой, перед комендатурой топчется?!» – усмехнулся комендант.

«Сколько он уже марширует тут?» – поинтересовался он у помощника коменданта. «Шестьдесят минут!» – незамедлительно прозвучало в ответ.

«Ладно, пусть ещё часик потренируется – и свободен! Но больше чтобы в гражданке не попадался, понятно?!» – обратился он к отцу.

«Так точно, понятно!!!» – ответил он, не веря такому счастью.

Через час, который тянулся неимоверно долго, отца выкликнули из строя, отдали документы и выпустили на свободу. На улице, действительно, топтался дед, с купленными сапогами под мышкой. Все 2 часа он ждал сына у гауптвахты, не зная, что и думать…

Они обнялись и поехали домой. Вечером у них был небольшой семейный праздник по случаю счастливого освобождения сына с гауптвахты…

Потом отпуск закончился. Отец, уже без всяких «приключений», добрался сначала до Читы, а потом, с очередным караваном – до родной «точки», где служил ещё два с лишним года.

Перед увольнением они с друзьями сфотографировались в полку на память, отец – первый слева.

Отца демобилизовали в октябре 1950 года, вместе со всеми его товарищами 1926 года рождения. На учет в военкомат Петроградского района Ленинграда он встал 18 октября 1950 года, прослужив в армии 7 ЛЕТ!!!! (без месяца и двух дней, если считать точно). В том числе и 2 военных года. Это – была судьба поколения 1926—28 годов рождения. Почти все они служили тогда такие сроки. Как правило, без всяких отпусков, увольнений, не видя сливочного масла и белого хлеба. Служили и не ныли, не плакали и не разбегались.

На их плечах стояла Армия и Держава. Низкий поклон им за это!!!

После демобилизации отец приехал домой, в Ленинград, и почти сразу устроился радиорегулировщиком на завод им. А. А. Кулакова. (Тогда не было принято месяцами сидеть на шее родителей, «гуляя» после армии).

Он проработал на этом заводе более 40 лет, с 1950 до 1991 года. Причем работал так, что его, беспартийного рабочего, наградили орденом Трудового Красного Знамени и медалью «За трудовую доблесть».

Папа, имея 7 классов образования, был ответственным сдатчиком от завода по Черноморскому бассейну. Ходил на подводных лодках в море, на многие месяцы уезжал в командировки в Совгавань, Комсомольск-на-Амуре, на Камчатку, в Североморск, Северодвинск и другие города, где строился и базировался наш подводный флот.

Очень своеобразными были его политические взгляды. В партии он никогда не состоял и поругивал частенько руководство и политику тогдашней КПСС. Особенно доставалось «Горби» и его идиотской антиалкогольной компании. А вот Сталина – всю жизнь уважал и полушутливо называл «Батька – Сталин», как было у них принято в молодости. Себя, также в шутку, именовал «беспартийный коммунист».

После августа 1991 года и последовавшего за этим развала страны, краха экономики, расцвета бандитизма и воровства, оценки «реформаторов» у него стали очень нелицеприятными. Как, впрочем, и у всех его друзей – однополчан.

Отец был очень непритязателен в быту, одевался просто и без лишнего «выпендрёжа». Когда он видел кого-нибудь в излишне роскошной, на его взгляд, одёжке, то обычно шутил: «Такой костюмчик до революции носила только мелкая буржуазия!». Этой послереволюционной шуточной фразой он частенько оценивал различные экзотические одеяния.

Можно было бы ещё многое вспомнить о труде, привычках и обычаях того поколения фронтовиков и тружеников.

Но это была бы – уже совсем другая история…

Закончить эту главу я хочу рассказом об одной народной песне.

В 60—70-е годы её практически не исполняли по радио и телевидению. Сейчас – и подавно. Впервые я услышал эту песню 9 мая 1975 года в Ленинграде, на родном проспекте Добролюбова. Ветераны Великой Отечественной, как и все мы, праздновали 30-летие Великой Победы. Ветеранов на улицах тогда было много, почти все были с многочисленными боевыми орденами и медалями. Они встречались, обнимались, пели и плакали от счастья и горя. Многие – выпивали за встречу и Победу прямо на улицах города. В общем – отмечали «свой день, свой праздник возвращения», как могли и как умели.