ОНО - Стивен Кинг

Нагнувшись над решеткой, она спросила полушепотом:

— Кто здесь?

Ей показалось, что голос из водостока принадлежал ребенку, только что научившемуся говорить. Несмотря на гусиную кожу, мозг усиленно искал объяснение происходящему. Дом многоквартирный. Семейство Марш жило в дальней на первом этаже. Кроме них на этаже еще четыре семьи. Может, какой-нибудь малыш развлекается…

— Кто там? — повторила она вопрос уже громче. Ей пришло в голову: случись зайти сюда ее отцу, и он сочтет ее сумасшедшей.

Ответа не было, но вонь из решетки усилилась, вызвав у Беверли ассоциацию с бамбуковой рощей в Барренс, оканчивавшейся городской свалкой: спертый воздух, грязь под ногами — такая, что хочется снять обувь…

Вся заковыка в том, что детей подходящего возраста в доме не было. У Тремонтов пятилетний мальчик и девочки — трехлетняя и шестимесячная. Но — мистер Тремонт потерял место в обувном магазине на Трекер-авеню, и Бев видела, как вся семья за день до начала летних каникул погрузилась в старый грязный «бьюик» и куда-то уехала. На третьем этаже был еще Скиппер Болтон, но ему, слава Богу, уже четырнадцать.

— Иди к нам, Беверли…

Руки Беверли как две испуганные птицы подлетели к губам, а глаза никак не могли оторваться от… да — ей показалось, что за решеткой происходило какое-то движение. Инстинкт подсказал ей выпрямиться и убрать гриву волос подальше от решетки.

Она огляделась в недоумении. Дверь в ванную была определенно закрыта. Сюда доносился слабый голос Шайенна Боди по телевизору: он предлагал кому-то «опустить пушку, пока не стал покойником». Никого не было. За исключением этого голоса.

— Кто ты? — спросила она, понизив голос.

— Мэтью Клеменс, — раздался шепот. — Клоун утащил меня сюда; я мертв; скоро он придет за тобой, Беверли, за Беном Хэнскомом, Биллом Денборо и Эдди…

Она в ужасе сжала голову ладонями. Что она слышит? Кошмар, кошмар… Девочку сковало холодом изнутри. Голос трансформировался… стал глухим… постарел?

— Прихватишь своих друзей, Беверли, и поплывем отсюда; передай привет Биллу от Джорджа; скажи, что он очень скучает без брата и ждет не дождется встречи; передай, что он появится как-нибудь ночью в шкафу со струной от пианино…

Голос отрывисто зачмокал, захихикал, и вдруг в решетке возник алый пузырь, брызнувший кровью на облицовку ванной…

Голос все время видоизменялся, дробился. Сначала он был похож на тот, что она услышала первым — голос малыша; он превратился в звонкий девичий (Беверли узнала его: голос Вероники Гроган. Но ведь она же мертва — ее нашли убитой рядом с канализационным люком!)

— …я — Мэтью… я — Бетти… я — Вероника… мы все здесь… с клоуном… призраком… мумией… оборотнем… иди к нам, Беверли… мы плывем… мы меняемся…

Струя крови фонтаном хлынула из решетки на зеркало и обои. Беверли, тонко пискнув, отпрянула. Пятясь, она нащупала задвижку, открыла дверь и со стуком захлопнула ее за собой, со всех ног бросившись в гостиную. Отец привстал в кресле.

— Какого дьявола тебя носит? — взревел он, грозно нахмурившись. Этим вечером они остались вдвоем: мать работала в ночь в самом престижном ресторане Дерри — «Гринз Фарм».

— Ванная! — выкрикнула Бев на бегу. — Папа, в ванной!..

— И что там, в ванной? Кто-то подглядывал за тобой? — Его рука поймала кисть Беверли и больно сжала ее. Выражение лица не предвещало ничего хорошего.

— Нет… решетка… в ванной… там. — Беверли уже не могла сдерживать слезы испуга, душившие ее. Сердце отчаянно колотилось.

Эл Марш, оттолкнув девочку, встал с недовольной миной («Что еще за дьявольщина?») и пошел в ванную. Он долго не выходил оттуда, лишь усугубив страхи Бев.

Вдруг он рявкнул:

— Беверли! Поди-ка сюда!

Она не спрашивала зачем, если бы они стояли вдвоем на краю обрыва и он приказал бы ей шагнуть вперед, она сделала бы этот шаг секундой раньше по привычке слушаться отца, нежели инстинкт самосохранения подсказал бы ей обратное.

Дверь ванной была открыта; рядом с ней стоял отец — грузный мужчина, сохранивший медно-рыжий оттенок волос (такие же были у Беверли). Он еще не снял свою серую униформу (уборщика в клинике Дерри) и буравил тяжелым взглядом подходившую дочь. Эл не пил, не курил и не волочился за юбками. «Мои женщины — дома, — любил повторять он, при этом то ли улыбаясь, то ли ухмыляясь загадочно. Эта неясная полуулыбка пробегала по его лицу как тень от облака по полю на склоне холма. — Они заботятся обо мне, а когда надо — и я о них».

— Валяй объясняй, что за номера ты откалываешь!

Беверли подошла; в горле у нее пересохло и вновь участился пульс. Подкатывала тошнота. На зеркале виднелись кровавые подтеки, уже начинавшие подсыхать. Пятна крови оказались и на раковине. Беверли ощущала присутствие крови под сорокаваттной лампой. Кровь стекала по раковине на линолеум.

— Папочка… — только и смогла пискнуть она.

Эл отвернулся вымыть руки, по-прежнему недовольный.

— Ради Бога, дочь, объясни, в чем дело. Скажи толком, что происходит.

Он намыливал руки, а Бев мерещилась кровь, капавшая на его куртку; когда он случайно дотронулся до зеркала, кровь оказалась у него на лбу. Бев судорожно сглотнула…

Отец выключил воду, взял полотенце, на котором тоже оказалась кровь из решетки, и вытер руки. Бев с ужасом глядела, как отец растирает кровь по ладоням и кистям. Следы крови оказались даже под ногтями.

— Ну? Я жду, — поторапливал ее Эл, вешая полотенце на крючок.

Кровь… всюду кровь… и отец не видит.

— Папа… — она не знала, что сказать, но отец прервал ее.

— Меня беспокоит, — начал Эл Марш, — что ты совершенно не взрослеешь, Беверли. Ты вертишь хвостом, дома не бываешь, хозяйство не ведешь, готовить не умеешь, шить — тоже. Вместо этого ты либо носишься черт-те где, либо уткнешься в книжку, а потом жалуешься на мигрень. Меня это беспокоит.

Его рука вдруг резко опустилась на бедро девочки. Бев вскрикнула, умоляюще посмотрев на отца. Тонкая струйка крови сбегала с его правой брови. «Не смотри туда, иначе сойдешь с ума», — твердила она про себя.

— Меня это сильно тревожит, — повторил он, ударив ее посильнее — на этот раз в предплечье. «Завтра будет синяк», — мысленно вздохнула Бев.