Занавес приподнят - Юрий Колесников

Интерес к выигрышу его величества охватил гостей. Однако монарх сам пребывал в поисках ответа на вопрос, точивший его. И, уже не противясь давно возникшему желанию заглянуть внутрь ларца в надежде обнаружить там достойный ответ на загадочную надпись на крышке или же какое-нибудь уникальное содержание, Кароль Второй не спеша, с небрежным видом откинул крышку… На мгновение он замер от удивления. Напряженно сдвинув брови, его августейшество впился глазами в желто-коричневую кучку, в первый момент показавшуюся ему какой-то бесформенной, беспредметной… Ему даже почудилось, будто от нее исходит отвратительный запах, хотя это был всего-навсего искусно выполненный из папье-маше и пропитанный отличными духами муляж…

Брезгливо сморщив лицо, отчего дрогнул пучок рыжеватых усиков над губою, его величество тут же захлопнул крышку ларца и неестественно рассмеялся. Желая убедиться, что никто не успел рассмотреть содержимое ларца, он покосился на стоявших рядом людей. Их лица ничего не выражали, и Кароль Второй несколько успокоился.

Но он ошибся. И герр Клодиус, и другие его собеседники не упустили возможности заглянуть в ларец. Скорее инстинктивно, чем осознанно, они скрыли от монарха ошеломляющее впечатление от увиденного. И не прошло пяти минут, как «тайна» стала достоянием всех гостей. То и дело со всех сторон следовали вопросы:

— Что там?

— В ларце?..

— Почему его величество так странно рассмеялся и сразу закрыл крышку?

— Бриллианты, наверное?

Вопросы передавались из уст в уста, пока, не достигли одного из узревших содержимое ларца, и тогда в обратном направлении из уст в уста стал передаваться лаконичный ответ:

— Рахат!

— Что-что? — шепотом, но не без удивления переспрашивали друг у друга гости.

Рахат-лукум — восточное лакомство, однако это слово употребляется также в значении «пустяк, дрянь, дерьмо»; в последнем случае добавляют — с «холодной водой»…

И любопытствующим отвечали:

— Да-да. Рахат с холодной водой…

— Быть этого не может!

— Может. Натуральная кучка…

Его величество Кароль Второй Гогенцоллерн не принял, однако, на свой счет сдержанного хихиканья, волной прокатившегося по всему кругу гостей. Не замечал он и вскользь бросаемых на него насмешливо-любопытствующих взглядов… Уйдя в себя, монарх сосредоточенно обдумывал, как отомстить миллиардеру: немедленно вернуть ларец и при этом публично оскорбить и унизить обнаглевшего богача или… или оставить ларец при себе и отложить ответный удар, тщательно подготовив его?.. Наконец он пришел к заключению, что рациональнее последний вариант, ибо он сохраняет за ним огромное богатство и не лишает возможности воздать должное господину Аршниту и его супруге…

Тем временем лотерея закончилась, и размышления короля были прерваны торжественно зазвучавшим в его честь и в знак окончания бала гимном «Да здравствует король в мире и почете!».

— В мире и… помете, — уточнил один из гостей, и снова шушуканье и сдержанное хихиканье волной прокатилось по залу. Сильные мира сего могли позволить себе ради забавы и такую вольность…

Виновником неприятностей, испытанных на рождественском вечере на вилле Аршнита, его величество Кароль Второй считал генерала Маринеску. Это он, «всеведущий» префект полиции, прозевал возвращение миллиардера в Бухарест из поездки за границу. А теперь новый конфуз: баронесса во всем своем величии красуется на обложке самого популярного в стране иллюстрированного журнала «Реалитатя илустратэ». Король не сомневался в том, что эта очередная пилюля преподнесена по инициативе господина Аршнита, однако признаться в этом даже префекту, с которым сложились весьма доверительные отношения, Кароль Второй не хотел. Надо было что-то придумать, чтобы одернуть миллиардера, отомстить ему. И наилучшим образом эту задачу, как полагал король, может решить Габриэль Маринеску. Нужно только натравить его хорошенько. Именно поэтому монарх заставил префекта томительно долго ожидать приема и волноваться.

Когда же наконец его августейшество принял блюстителя порядка, то, не удостоив ответа на обычное приветствие, огорошил совершенно неожиданным вопросом, к тому же произнесенным крайне раздраженным тоном:

— Вы, по-видимому, намерены поссорить меня с Берлином?!

Генерал выпучил глаза, вытянулся в струнку и молчал, тщетно пытаясь догадаться, что имеет в виду повелитель страны.

— Полюбуйтесь! — сердито буркнул Кароль, швырнув генералу журнал. — Черт знает что!

Префект Маринеску принялся торопливо листать журнал, вглядываться в иллюстрации, вчитываться в подписи под иллюстрациями и в заголовки статей, однако никак не мог обнаружить чего-либо, не угодного Берлину. Цензура еще никогда не подводила! И не раз именно за это король благодарил его. Что же стряслось?

Монарх заметил, что префект долго ворошит листы, ищет не там, где следует, и раздраженно крикнул:

— Обложку! Обложку смотрите…

Зашуршала бумага. «Опять баронесса! Его величество по понятным причинам сердит на нее… Но при чем тут Берлин?» — недоумевал генерал и на всякий случай сокрушенно помотал головой.

— Виноват, сир! — отчеканил Маринеску. — Но сейчас половина второго… Изъять журнал уже невозможно… Тираж распродан… Сегодня крещение. Он не залежится в киосках…

— В этом я не сомневаюсь, — подымаясь с постели, недружелюбно ответил король. — Но префект полиции столицы, как я полагаю, обязан предупреждать подобные демонстрации и во всяком случае принимать действенные контрмеры…

— Виноват, сир… Виноват! Позвольте доложить… Этот материал прошел в номер журнала, когда ваше величество уделяли баронессе…

— Вы ни черта не поняли! — резко прервал префекта король. — Как, по-вашему, воспримут в Берлине это демонстративное афиширование и прославление жены еврея Аршнита?! Вы должны знать, какое там придают значение этому фактору. Мы обязаны с ними считаться… Наконец, если эти соображения оказались вам недоступны, то вы не вправе были забывать, что подобная публикация на руку легионерам, которые и без того вопят: «Король — жидовский ставленник!»

Генерал Маринеску окончательно пришел в себя. Обвинение, брошенное в его адрес в начале аудиенции, вызвало такой испуг, какого он давно не испытывал. Основания для этого были. Уже много лет генерал являлся доверенным лицом представителя английского посольства в Бухаресте и достаточно осторожно выполнял возложенные на него функции, обнаруживая при этом много общего со своим властелином. Кароль Второй, немец по происхождению, больше тяготел к англосаксам, но тщательно скрывал это, опасаясь вызвать недовольство правителей третьего рейха, пыл которых и без того трудно было сдерживать. Однако генерал не разделял опасения короля, полагавшего, что появление портрета жены Аршнита на обложке журнала «Реалитатя илустратэ» может вызвать осложнения во взаимоотношениях с Берлином. Он сообщил монарху, что и сам Аршнит связан с немцами и не без успеха ведет с ними дела.

— С какими немцами? Клодиусом и представителем «Штальверке»? — раздраженно спросил король. — Или с немцами, проживающими у меня в стране?!

— Виноват, сир… Непосредственно с немцами из Германии! Есть сведения, что барон успешно посредничает между «всемирным сионистским Центром» и национал-социалистами… В этих делах принимают участие люди абвера и даже сам адмирал Канарис. Это абсолютно достоверно, ваше величество!

О бурной деятельности, которую в последнее время Макс Аршнит развил среди сионистских организаций в стране, монарха еще раньше информировал начальник секретной службы военного министерства генерал Морузоф, но тогда он не придал этому должного значения. Речь шла только об эмиграции в Палестину евреев, оказавшихся в стране в результате вторжения немцев в Польшу. Теперь же, сопоставляя информацию начальника секретной службы военного министерства с сообщением префекта, король Кароль Второй заподозрил, что присутствие на рождественском балу у Аршнита герра Клодиуса и представителя «Дойче Штальверке» было не случайным. Оно свидетельствовало о том, что контакты миллиардера-еврея с нацистами вышли за рамки коммерческих и эмиграционных дел. Это серьезно озадачило властелина Румынии.

Ничего не ответив префекту, Кароль подошел к большому овальному зеркалу, долго молча разглядывал себя, разглаживая густой пучок рыжеватых усов. Наконец он повернулся лицом к генералу и уже более мягким тоном сказал:

— Эти обстоятельства, генерал, не меняют мою точку зрения. Как бы там ни было, — продолжал он вновь решительным тоном, — Аршнит зарвался… И надо его поставить на место! Или вы полагаете, что мне не следует и далее держать страну в повиновении и спокойствии?! Кстати, почему утром вы были у себя в кабинете, а не в патриаршем соборе на литургии? Сегодня крещение!