Ричард Длинные Руки – граф - Гай Орловский

– Знаю, – ответил он ровно и холодно. – Я не брал… тогда на ложе крестьянок. Я был влюблен в дочь одного вельможи и хранил ей верность… Глупость, конечно, но кто в юности не бывал глуп?.. Однако это не имеет значения. Одинокие лорды, род которых прерывается, нередко усыновляют кого-то из рыцарей. А в данном случае даже этого не требуется, я всего лишь признаю и подтверждаю то, во что уже поверили все в герцогстве.

Он смотрел вроде бы бесстрастно, гордый и несломленный, однако я ощутил и страшную тоску этого человека, и жуткое одиночество, когда три великолепные здоровые дочери вовсе не дают счастья, если нет сына, ибо только сын в этом мире продолжает свой род, а дочь продолжает чужой.

– Гм, – сказал я в нерешительности, – мне как-то не по себе от такого предложения.

– Почему?

– Чувствую себя так, будто готов украсть… или принять краденое. Нет, не краденое, но не принадлежащее мне. Видимо, я все-таки существо щепетильное, несмотря на то что прикрылся вашим именем, дабы пройти Перевал. Сам себе удивляюсь.

Он кивнул, на каменных губах проступило подобие улыбки.

– Но раз уж так получилось, давайте постараемся извлечь максимум выгоды. Мне будет всего лишь приятно, что гордое имя рода Валленштейнов не прервется на мне… и, возможно, еще прозвучит. Для вас обернется тем, что потомку рода Валленштейнов проще и безопаснее будет и на Юге, чем простому дворянину. К тому же унаследуете уже по закону этот замок, эти владения и все герцогство, которое, подчеркну, только вашими усилиями снова стало единым.

Он замолчал, глядя на меня выжидающе. Я развел руками.

– Что для этого нужно?

– Вы принимаете наше родовое имя, – сказал он и поспешно добавил: – Это не значит, что придется отказываться от вашего. Просто добавляете к своему. Это просто…

– С этим нет проблем, – прервал я. – В моих землях иная система титулов. В принципе вполне могу пользоваться только вашим родовым именем. Ричард Длинные Руки, для дотошных – Ричард Длинные Руки де Амальфи, а для особо дотошных – Ричард Длинные Руки де Амальфи, граф Валленштейн Брабантский.

Он дождался, когда я надел кольцо на палец, повернулся и бросил в коридор:

– Роланд, можешь впустить девочек, пока они тебя еще не разорвали в клочья… и не выломали дверь.

Дженифер и Даниэлла ворвались в комнату, словно их внесло ураганом. Обе в ярких платьях и сверкающие, как ангелы. Даниэлла сразу бросилась мне на шею, Дженифер остановилась, глядя мне в лицо, по ее трагичному взгляду понял: до последнего надеялась, что окажусь таинственным принцем, а не братом.

– Ах, Рич, – счастливо вскрикнула Даниэлла, – ах, как все хорошо получилось!.. Отец жив, а Митчелл… Рич, я не знаю, как тебя благодарить!

– Когда уезжаете? – поинтересовался я.

– Митчелл хотел сразу же, – прощебетала она, – но я уговорила попрощаться с тобой.

– А он где?

– Проверяет снаряжение. Отец дает нам в сопровождение десятерых рыцарей.

– Можно и больше, – сообщил я, – в распоряжении Валленштейнов отныне все ресурсы герцогства.

Герцог не шевельнул ни одним мускулом, а я повернулся к Дженифер. Она слабо улыбнулась бледными губами.

– Патрик сражался лучше многих рыцарей, – сказал я серьезно. – Он мог бы стать знатным сеньором, однако избрал более достойное занятие. Не обижайте его, Дженифер.

Она ахнула, глаза выпучились, взгляд устремился поверх моего плеча. Я моментально обернулся, бросая ладонь на рукоять молота. Прямо из стены на высоте в два моих роста выдвинулся призрачный рыцарь в металлических доспехах. Он плавно опустился, ногами чуть-чуть не коснулся пола, при спуске снял шлем и оставил на сгибе локтя левой руки. Все увидели крупное мясистое лицо, широкий рот и характерную для Валленштейнов тяжелую удлиненную челюсть. Выпуклые, как у жабы, глаза сразу же отыскали меня. Я сделал шаг навстречу и отвесил вежливый поклон младшего рыцаря старшему.

– Приветствую вас, герцог Бертольд!

– Рад за ваши успехи, ярл, – прошелестел бесплотный голос призрака. – Сэр Ричард, если сумеете отыскать двери в тот мир… назовите мое имя. Я хочу увидеть земли, откуда появился тот великолепный дракон…

Я заверил горячо:

– Не сомневайтесь, герцог. Благодаря дару Дербента я теперь ничего не забываю.

Призрак отступил и медленно погрузился обратно в стену. Готфрид и его дочери стоят бледные как мел, у Дженифер стучат зубы, а Даниэлла спрятала лицо на груди отца и крепко-крепко зажмурила глаза. Голос Готфрида показался мне натянутым, как струна на лютне Патрика:

– Вы… с ними… уже общались?

Я отмахнулся:

– Да как-то всю ночь языки чесали… Отец Филипп, кто бы подумал, кем бывал, пока в монастырь не ушел… А вот герцог Бертольд, оказывается… да ладно, нехорошо такое пересказывать, вроде кости перемываем благородным предкам, удостоившим меня, к слову, званием ярла. Он кое-что интересное рассказал, как он завалил дракона, проверю при случае…

Даниэлла вздрагивала и в отцовских объятиях, я подошел, по-братски поцеловал ее в макушку под бдительным взором герцога, кивнул все еще бледной Дженифер и вышел из комнаты.

Двор залит солнцем, народ толпится вокруг моего Зайчика у коновязи, ахают, вскрикивают, кто восторженно, кто испуганно. Передо мной расступились очень почтительно, я увидел, как моя лошадка преспокойно вытаскивает из бревна железные крюки, откусывает, как морковку, с жутким хрустом жрет, будто леденцы.

Послышался детский крик, ко мне несся со всех ног, вырвавшись из рук строгой бонны, маленький Родриго.

Я присел, подхватил его на руки. Он счастливо прижался ко мне, обхватил за шею.

– Дик, как здорово, что ты вернулся!

– Ненадолго, – ответил я. – Уже уезжаю… братик.

Он ахнул.

– Как же… а я?

– Тебе дорога в пажи, – объяснил я, у него счастливо вспыхнули глаза, а я добавил: – Потом – в оруженосцы. Тогда сможешь драться за мир, свободу и справедливость! Напиши такое на лезвии меча. Хотя вообще-то справедливость торжествует только там и тогда, когда это кому-то выгодно… но мы добьемся, что справедливым быть станет выгодно.

Я опустил его на землю, отвязал Зайчика. Но не успел положить ладони на седло, как чуткий слух уловил стук каблучков. Дженифер и Даниэлла выскочили из донжона, следом вышел герцог. Лицо его холодно и непроницаемо, а дочери снова бросились мне на шею, прощаясь так, будто ощутили очень уж долгое расставание.

Герцог подошел, когда я высвободился из рук его дочерей, но я оглядываться не стал, вскочил в седло, разобрал поводья. С высоты моего могучего коня все четверо показались такими маленькими и беззащитными, что защемило сердце.