Дневник 1984-96 годов - Сергей Есин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сама заметка в жанре доноса, с плачем по упущенным возможностям для своих. И комментировать по этому поводу не хочется.
Накануне в пятницу поругался со Смеховой: во время 16-й передачи "Студии молодых". Она, как всегда, обвинила меня в рекламе института. А собственно, ради чего я передачу делаю. Ради того, чтобы у нее была работа. Но здесь еще сказалась и установка: мне надоела и сама передача, и глупость Аллы с ее поверхностными и традиционными вопросами. Где-то она у меня вызывает то же ощущение — прямолинейности подхода, отсутствия за вопросом глубины и внутренней работы.
Еще накануне, в четверг, вышла "Правда". Взял ее с подачи Уражцева: "Духовное наследие" и КПРФ объединились и подали общий список. Меня, естественно, прокатили. Всем им, конечно, не обязательно знать, что в тот момент, когда они предали партию, я, который всю жизнь испытывал давление и пренебрежение аппарата, оставался с ней и со своими обязанностями, клятвами и обещаниями, столько делал последнее время для "Наследия" — они меня прокатили.
10 сентября, воскресенье. Был сегодня у сестры Елены. Видел дядю Толю. Ему 85 лет, умен, с хорошей памятью, реакцией, первичен. Помню его молодым в 50-х! Поговорили всласть. Я чувствую, они мной гордятся. Я стоял на остановке под домом, а он смотрел на меня из освещенного окна. Много вспоминал отца.
13 сентября, среда. Случайно попал на совещание к С.А. Филатову, главе администрации Президента. Кремль изнутри все современнее и роскошнее. Окна кабинета на 4 этаже выходят на звонницу Ивана Великого и самый большой колокол можно хорошо рассмотреть. Были Гельман, Афиногенов, Бакланов, Васильев, Чудакова и несколько человек, которых я вижу впервые — интеллигенция, с которой хотели бы познакомиться перед выборами.
В толстой записной книжке, где у меня "Гувернер", записана вся беседа. Филатов даже заметил: "хотя здесь и не записывают".
Все это совещание демонстрирует, как определенная интеллигенция через шуточки и неявки (не было Искандера) постепенно отчаливает от президента. Филатов говорил о разнообразных новых программах.
Я был доволен собой: ни на йоту собою не поступился. Начало моей речи: "Если бы я желал победы этому режиму, я бы посоветовал ему… а. Все на выборы с объяснениями, б. Пакет законов о пожилом человеке, в. Молодежь, г. Интересы русских в Семипалатинске, Крыму, Прибалтике. Не утерпел и ответил на какую-то реплику о том, что интеллигенция привела демократию к власти и осталась ни с чем — "Брак по расчету редко бывает счастливым". О поддержке писателей: достаточно запустить бывшую писательскую собственность, и всем хватит. С.А. отреагировал на Переделкино, где у него все союзники, очень живо: только суд. Сам Филатов, как ни странно, мне понравился — убежден, хотя его слова о сделанном в историческом плане — дескать, очень много — жалки. Коммунисты отличались тем, что делали все в историческом плане — это положение Советского Союза…"?
На следующий день: поясняю: а. Все партии и блоки должны заключить соглашение о проведении этого общего лозунга в жизнь. Пропаганда: не голосуйте за фамилии, имена, отдайте голоса за людей, которых вы наверняка знаете; б. Человек должен знать, как его похоронят, и быть уверен, что по нему справят поминки;
в. Местное самоуправление. Оно может называться как угодно, но в его название должно входить слово совет; г. Телевидение: оно скучно, потому что оно без идеологии и без национальных интересов.
18 сентября, понедельник. В Синем зале дома Сов.Мин. — в расстрелянном парламенте, был на заседании Есенинского комитета. Вел Юр. Фед. Яров. Первое ощущение — подновленный старой цековской демагогии. Все те же самые демагогические приемы, но без четкости и с заискивающей ласковостью. В президиуме кроме Ярова — Ф.Кузнецов, постоянно подобострастно вставляющий словечки, Прокушев Ю.Л., Сидоров Е.Ю., отчего-то все время вспоминающий Литинститут и поглядывающий на меня. Обменялись вестью о смерти Пименова, и он поздравил меня с премией — вот, знать, было разговоров, если заклинило.
Бросается в глаза цвет лиц писателей и кормленой бюрократии: писатели серые, изжеванные, Ляпин уже полгода в одних и тех же светлых ботинках, у бюрократии — цвет лица розовый, здоровый.
Щепетильность момента в том, что разговоры о тратах и об увековечивании памяти на фоне разрухи, голодный народ за скобками — и это до старой памяти никто не может забыть.
— Никогда, как мне кажется, раньше писатели не были административно так принижены. Хозяева устроили сатурналий и на пару часов пригласили своих лакеев в гостиные.
19 сентября, вторник. Утром семинар: обсуждали М. Лежневу. Меня удивляет, как за год все мои ребята выросли, в том числе и Маша.
В этот день хоронили бывшего ректора В.Пименова. При старом времени был бы Дом литераторов, венки, панихида. Здесь обошлось почти по нищенскому разряду. Панихида в морге, на Иваньковском шоссе. Катафалк запоздал на 1,5 часа. От института нас трое или четверо.
20–24 сентября.Самое главное — тревога за B.C. Беспокоит то, что ситуация вне моей воли и контроля. При всем ее мужестве она беззащитна перед своими тонкими венами и механикой медицины. Каждый ее рассказ доводит меня почти до сердцебиения и обморока. Несмотря на свой спор и интенсивную жизнь я чувствую — я первый.
В пятницу развернулась трагедия у Димы. Позвонила накануне его отъезда в Германию Элизабет и сказала, что любовь прошла. Это схема. За всем этим, кажется, ее пока работающий в какой-то секретухе отец. Вербуем все, как и у нас. Кто-то заинтересовался ее "русским другом".
25 сентября. Утром видел, как вынимали старика с рельсов в метро.Чудом дед остался жив. Кажется, весь состав прошел над ним. Поразило бесстрашие какого-то парня из публики. Он спрыгнул на рельсы и подал старика другому. Кажется, электроэнергию на линии на этот момент отключили. Запомнились реплики: "Ты, главное, на провода не наступай". Прибежала белая от страха милиция. Старик уже лежал на платформе. У него, кажется, лишь несколько глубоких царапин на лице. Невольный сюжет: столкнули, чтобы завладеть квартирой?
26 сентября, вторник. Обсуждали Сашу Азаряна. Кажется, я не ошибся, за его косноязычием какое-то новое качество — литература. Если бы не его самоуверенность и нежелание учиться.
27 сентября, среда. Приехал Клод Фриу. Был на его лекции "Французские путешественники о России". "Я еду за аргументами" (Кюстин).
2 октярбя, понедельник. Сегодня в 11 часов состоялось открытие памятника Сергею Есенину. Вход был строго по пропускам. Я подошел к старшине, к майору, которые управлялись с двумя рациями, с просьбой пропустить пару десятков студентов и преподавателей. Все отсылали меня один к другому. Полковник сказал: "Пусть мне скажет главный администратор". "Кто? Покажите мне его". Я повернулся и, кинув собственный пригласительный билет, ушел. Я не мог как ректор быть на литературном торжестве, когда моих студентов, как баранов, держат за загородкой. Навстречу мне очень торжественно и благостно, я бы сказал — образцово прошествовали Н.Д. и А.И. Солженицины. Потом со всклоченной бородой и в кожаной курточке прошмыгнул Борис Можаев.