Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

Обращение прокуроров заставило Дзвонкевич заняться поисками террориста.

На ловца и зверь бежит: тут же к ней пришла Вера Александровна Саломон – врач-окулист и одновременно видная тогда деятельница большевистской партии. Саломон узнала в человеке, убегавшем с места покушения (окна кабинета Саломон были прямо напротив Охранного отделения – очень интересно!), своего пациента Яцунова. Члены Киевского комитета ПСР сообщили, что им о покушении ничего не известно, а Яцунов их не интересует; ничего не знали и большевики.

Поэтому Саломон и Дзвонкевич самостоятельно решали судьбу Яцунова. Последний получил от них деньги и немедленно выехал за границу. Но что-то в поведении Яцунова насторожило Дзвонкевич, и она послала шифрованное письмо в Швейцарию к известному эсеру Е.Е.Лазареву – персонажу, который возникает и играет немаловажную роль в истории покушения Богрова на Столыпина в 1911 году. Лазарев допросил Яцунова и установил, что последний в теракте не участвовал, но постарался скрыться, т.к. за ним, якобы, следили, а тут он вдруг случайно оказался на месте покушения.

Яцунов вернулся в Киев и постарался впредь не попадаться на глаза Дзвонкевич и Саломон.

В качестве лирического отступления расскажем о семье последней.

Мужем В.А.Саломон был крупный профессор-химик М.М.Тихвинский. С 1900 года он также был заметным деятелем большевистского крыла в социал-демократии, хорошо знакомым с Лениным. Накануне 1905 года Тихвинский, например, получил крупную сумму для большевиков от известного миллионера-сахарозаводчика Л.И.Бродского (о спонсорстве последнего упоминалось выше).

В 1905-1907 годах Тихвинский вообще сыграл виднейшую роль, возглавив большевистские лаборатории по изготовлению динамита. Однако позже в этой семье произошла какая-то трагедия, и В.А.Саломон покончила жизнь самоубийством. После ее смерти Тихвинский сначала отошел от политики, а в 1917 году встал на антибольшевистские позиции.

В 1921 году он был арестован в Петрограде как участник знаменитого заговора профессора В.Н.Таганцева. Друзья тщетно пытались спасти его: в ответ на многочисленные ходатайства сам Ленин цинично ответил: «Тихвинский не „случайно“ арестован: химия и контрреволюция не исключают друг друга»[658] – и Тихвинский был расстрелян.

Еще до прихода ответа от Лазарева Дзвонкевич убедилась, что с Яцуновым произошла очевидная ошибка: у нее снова возник инженер Родионов, сообщивший, что Руденко скрывается у него, пьянствует и просит помощи для бегства. Но прокурорские деньги уже ушли, а Дзвонкевич побрезговала заниматься раскаявшимся предателем. Родионов собрал ему кое-какую сумму, и его вышвырнули. Через немного дней Руденко был арестован; по сообщению Спиридовича ему дали шесть лет каторги.

Еще до ареста Руденко Киевский комитет ПСР отпечатал прокламацию, что покушение на Спиридовича осуществлено по его постановлению. Случайно весь ее тираж был отнесен к той же Дзвонкевич. Последняя, возмущенная цинизмом и лживостью соратников, тут же уничтожила все экземпляры. Тем дело с революционной стороны и завершилось.

Теперь, однако, мы получаем возможность свести концы с концами и полностью во всем разобраться.

Очевидно, что якобы ракаявшийся Руденко не посвятил в суть своей провокаторской деятельности ни собратьев-большевиков, ни друзей-эсеров – только это и позволило ему без помех с их стороны спокойно просуществовать до апреля 1905 года. Можно было бы предположить, что решение об убийстве Спиридовича Руденко принял самостоятельно и самостоятельно же готовил исполнение; лишь для обеспечения дальнейшего бегства он прибег к помощи «освобожденцев», которые были не столь кровожадны и опасны для него лично. Но этой гипотезе противоречит явная осведомленность о готовящемся покушении Гуровича – ведь никакого другого покушения никто не готовил. Мало того, в письме Гуровича, сообщавшего о решении о покушении, принятом Киевским комитетом ПСР, была прямая ложь – такого решения не было. Гурович, как известно, действовал в Киеве на рубеже 1904 и 1905 через голову Спиридовича, а последний, очевидно, в данном случае постеснялся или не смог выявить контакты Гуровича – а ведь это едва не стоило ему жизни!

Очевидно, не только Гурович держал за горло Лопухина, но было и наоборот – и Лопухин мог послать его в Киев убрать Спиридовича, попытавшегося шантажировать самого Лопухина. В качестве ангела смерти Гурович и приехал в Киев по душу Спиридовича. Сведения же о Руденко Лопухин мог иметь и от своего дяди, и от Медникова, который, как мы знаем, сохранял личное влияние на провинциальных филеров, в том числе, очевидно, и на киевского Демидюка. Руденко, припертый Гуровичем к стене, сопротивляться не мог: иначе его самого выдали бы товаришам-большевикам, а те обошлись бы гораздо круче!

Однако Гурович, моральной чистотой никогда не блиставший, все же не смог, очевидно, не дрогнув пойти на такое дело, как организация убийства коллеги – отсюда и его предупредительное письмо к Спиридовичу. Кроме того, это был и необходимый тактический ход, создававший психологическое алиби самому Гуровичу при возможном расследовании убийства. Но, похоже, в личных интересах самого Гуровича было бы то, чтобы покушение вовсе не состоялось. Анологично, очевидно, рассуждал и Руденко – отсюда и письмо от «Карпенки», и нерешительность самого Руденко 23 января.

Отсрочка повторного покушения, однако, оказалось не очень долгой. В апреле Лопухин уже не был директором Департамента, но, как показали все его действия, предпринятые в последующие полтора года, окончательно отходить от дел он не собирался. Спиридович же продолжал лезть туда, куда его никто не приглашал.

Выше мы отмечали, что в марте Спиридович мог получить самые свежие сведения об Азефе от Медникова, Но ведь могло иметь место и обратное: Медников мог понять, что Спиридович продолжает искать контакты с Азефом! И это могло стать решающим фактором, вызвавшим повторное покушение на Спиридовича! Недаром последний, описывая мартовский визит Медникова в Киев, пишет: «как только департамент полиции получил нашу телеграмму об аресте лаборатории, он немедленно прислал к нам Медникова. Зная хорошо последнего, я был удивлен той тревоге, с которой он рассматривал все взятое по обыску. Он был какой-то странный, очень сдержанно относился к нашему успеху и как будто чего-то боялся и чего-то не договаривал.

Та лаборатория была поставлена в Киеве не без участия Азефа»[659].

Еще бы Медникову не быть странным! Судя по его письмам, он относился к Спиридовичу с искренней симпатией, а тут ему явно предстояло докладывать начальству, что Спиридович рвется по следу Азефа – со всеми возможными из этого последствиями. Подневольное положение самого Медникова было вполне понятным: вспомним, что после попытки покушения на варшавского Петерсона Медников наверняка был полностью в руках Лопухина и Н.А.Макарова, который, к тому же, пока прочно оставался на своем посту начальника Особого отдела.

Вот и ждала, поэтому, Спиридовича неотвратимая новая встреча с Руденко! Причем действия Руденко также никак нельзя было пускать на самотек – отсюда, скорее всего, и подозрительное поведение заведомо несимпатичного Яцунова, который сначала лечился возле помещения Охранного отделения, а затем поспешил скрыться. Он-то, возможно, и был тем новым агентом, с которым встречался Гурович в Киеве и который должен был проконтролировать действия Руденко.

Понял ли Спиридович сущность данного сюжета? В 1905 году – наверняка нет; иначе он бы принял меры против покушения на себя. Но вот позже, когда писались мемуары, разнообразные намеки щедро рассыпались им по страницам, что и позволило нам догадаться об истине. Что же касается его собственных мотивов, то, возможно, даже догадавшись о том, что Лопухин явно желал его, Спиридовича, смерти (и не только желал!), проницательный Спиридович после скандальной роли Лопухина в провале Азефа в 1908 году просто стремился тушить страсти, разгоревшиеся тогда вокруг тайной деятельности полиции – ему самому лишние разоблачения были ни к чему.

По срокам второе покушение на Спиридовича точно соответствует прекращению преследования охранкой Шпайзмана и его товарищей. Характерно, что со стороны Киевского Охранного отделения эта операция велась Спиридовичем сугубо индивидуально: никто, включая его заместителя в Киеве, друга и родственника Н.Н.Кулябко, не получил никаких данных для продолжения операции.

Террористы, собравшиеся в Киеве, могли без помех заняться организацией убийства Клейгельса. Но, оказалось, что Спиридович был не единственным ангелом-хранителем киевского генерал-губернатора.