Дюна - Фрэнк Герберт

Подъем возбуждал, и немного поулеглись страхи, вызванные гробовым молчанием караула и тем, что за ней был послан драгоценный махолет. Она чувствовала, как душа ее ликует при мысли о скорой встрече с Полем-Муад-Дибом, с ее Узулом. Его имя было известно повсюду, с ним бросались в бой: «Муад-Диб! Муад-Диб! Муад-Диб!» Но она знала и совсем иного человека — отца ее сына, нежного возлюбленного.

Впереди в скалах замаячила высокая тень, закивала, призывая поторопиться. Уже начали покрикивать и подниматься в небо утренние птицы. На востоке разрасталась светлая полоса.

Человек наверху не принадлежал к ее караулу. Отейм? предположила Чейни, подмечая характерные движения. Она подошла ближе и узнала в сереющем свете широкое плоское лицо одного из федьакынских командиров, его откинутый назад капюшон и болтающуюся сбоку повязку-фильтр — как у человека, только на минуту выскочившего в открытую пустыню.

— Скорее, — зашипел он и через тайную расщелину повел ее вниз, в скрытую в скалах пещеру.

— Скоро рассветет, — он придержал для нее герметичную дверь. — В последнее время Харконнены с отчаяния стали засылать патрули даже в эти районы. Сейчас нам нельзя рисковать, чтобы нас не засекли.

Они углубились в узкий коридор, ведущий в Птичью Пещеру. Зажглись поплавковые лампы. Отейм обогнал ее и бросил на ходу:

— Следуй за мной. Пожалуйста, побыстрее.

Они ускорили шаг, прошли через еще одну герметичную дверь, еще один коридор и, раздвинув занавеси, оказались там, где в былые дни, когда пещера была просто местом для временного отдыха, находились покои для саяддины. Портьеры с вытканными на них красными ястребами занавешивали стены. Низкий походный столик был застелен бумагой, от которой шел сильный запах пряностей — основы для ее изготовления.

Прямо напротив входа в одиночестве сидела Преподобная Мать. Она подняла на них свой проникающий в душу взгляд, от которого непосвященных бросало в дрожь.

Отейм сложил ладони вместе и сказал:

— Я привел Чейни.

Потом поклонился и отступил за портьеру. Джессика подумала: Как я расскажу ей?

— Здоров ли мой внук? — спросила она.

Значит надо соблюдать все положенные по ритуалу формальности, сообразила Чейни, и к ней вернулись все ее страхи. Где Муад-Диб? Почему его нет здесь?

— Здоров и весел, матушка, — ответила она. — Я оставила его с Алей на попечение Хары.

Матушка? удивилась Джессика. Хотя да, она имеет право называть меня так при официальном приветствии. Она же родила мне внука.

— Я слыхала, из сича Коуна прислали в подарок ткань?

— Очень милую ткань, — подтвердила Чейни.

— Есть ли мне весточка от Али?

— Весточки нет. Но в сиче стало спокойнее с тех пор, как люди начали понимать ее особое положение.

Чего же она тянет? Ведь дело очень срочное, иначе они не прислали бы за мной махолет. А мы тянем время, соблюдая формальности!

— Часть этой ткани мы пустим на одежду для маленького Лето

— Как пожелаете, матушка, — Чейни опустила взгляд. — Есть ли новости с поля битвы?

Она изо всех сил старалась придать лицу бесстрастное выражение, боясь, что оно выдаст ее — на нем был написан вопрос о ее Поле-Муад-Дибе.

— Новые победы. Раббан послал парламентариев для переговоров о перемирии. Обратно они вернулись без своей воды. Раббан даже смягчился в отношении некоторых деревень в долинах. Но он уже опоздал. Все понимают, что он сделал это из страха перед нами.

— Все идет так, как говорил Муад-Диб, — сказала Чейни.

Она в упор посмотрела на Джессику, стараясь скрыть страх. Я произнесла его имя, но она не отреагировала. Никаких чувств нельзя увидеть на этом сияющем мраморе, который она называет своим лицом… но она словно оцепенела. Почему она так спокойна? Что-нибудь случилось с моим Узулом?

— Я так хотела бы, чтобы мы остались на юге. Оазисы были так прекрасны, когда я оставила их. Ты ведь тоже тоскуешь о том дне, когда вся земля расцветет, словно сад?

— Наша земля прекрасна, — согласилась Чейни. — Но на ней еще столько горя!

— Горе — цена побед.

Может, она подготавливает меня к моему горю? спросила себя Чейни и сказала:

— Очень много женщин живет без мужчин. Мне завидовали, когда узнали, что меня вызывают на север.

— Это я вызвала тебя.

Чейни почувствовала, как заколотилось ее сердце. Захотелось прижать ладони к ушам, ей стало страшно того, что они могут услышать. Но она постаралась говорить спокойно:

— Послание было подписано Муад-Дибом.

— Я подписала послание в присутствии его адъютантов. Мы пошли на это из необходимости.

И Джессика подумала: Подруга моего Поля храбрая женщина. Держит себя в руках даже сейчас, когда страх переполняет ее. Да. Может быть, она и есть та, в ком мы сейчас нуждаемся.

Едва уловимая нотка отчаяния вкралась в голос Чейни, когда она проговорила:

— Теперь вы можете сказать то, что должно быть сказано.

— Ты нужна мне здесь для того, чтобы помочь оживить Поля.

Наконец-то! Я сформулировала это предельно точно. Именно оживить. Так она узнает, что Поль жив, и поймет, что он в опасности, все сказано одним словом.

Чейни потребовалось только мгновение, чтобы успокоиться:

— Что я могу сделать?

На самом деле ей хотелось наброситься на Джессику, потрясти ее за плечи и закричать: «Ведите меня к нему!» Но она молча дожидалась ответа.

— Я подозреваю, — начала Джессика, — что Харконненам удалось подослать шпиона и отравить Поля. Это единственное предположение, которое что-то объясняет. Но яд необычный. Я проверила его кровь самыми утонченными методами, но не смогла ничего обнаружить.

Чейни упала перед ней на колени.

— Яд? Он страдает? Может, я…

— Он без сознания. Жизненные процессы в нем настолько замедлились, что их можно обнаружить только совершеннейшими способами. Я никогда не догадалась бы, в чем дело, если бы сама не обследовала его. Непосвященному взгляду он кажется мертвым.

— У вас были и другие причины, кроме соблюдения обряда, чтобы вызвать меня сюда. Я знаю вас, Преподобная Мать. Что, по-вашему, могу сделать я — из того, чего не можете вы?

Она смелая, привлекательная и, гм-м-м, очень проницательная. Из нее могла бы получиться прекрасная бен-джессеритка.

— Чейни, может, тебе будет трудно в это поверить, но я не знаю точно, почему я послала за тобой. Это предчувствие… интуиция. Просто ниоткуда пришла мысль: «Послать за Чейни».

Впервые за все время Чейни увидела печаль в лице Джессики и нескрываемую боль в ее проницательном взгляде.

— Я использовала все, что знала. Это все настолько превосходит твои представления о том, что значит все, что ты даже не сможешь этого понять. Тем не менее… ничего не получилось.

— Его старый друг, Халлек, — спросила Чейни, — он не предатель?

— Джерни не предатель.

Эти три слова заключали в себе целый рассказ, Чейни услышала в этом коротком ответе и предположения, и проверки, и анализ старых отношений.

Качнувшись назад, она встала на ноги и одернула свой измятый после путешествия через пустыню бурнус.

— Проведите меня к нему.

Джессика поднялась и раздвинула занавеси на левой стене.

Чейни последовала за ней и оказалась в кладовке, каменные стены которой были затянуты плотной тканью. Поль лежал на походных носилках у дальней стены. Одинокая поплавковая лампа висела над ними освещала лицо. Тело до груди прикрывал черный плащ, руки вытянуты вдоль туловища. Казалось, что под плащом на нем не было никакой одежды. Кожа приобрела восковый оттенок. И полная неподвижность.

Чейни подавила в себе желание броситься вперед и прижаться к нему. Она вдруг обнаружила, что ее мысли обратились к их сыну — Лето. И она поняла, что переживала в подобной ситуации Джессика — в тот момент, когда мужу угрожала смерть, ей нужно было найти силы, чтобы думать о другом — о том, как спасти сына. Осознав это, она ощутила такую сильную связь со стареющей женщиной, что ее рука потянулась к руке Джессики и изо всех сил сжала ее. Ответное пожатие только усилило ее муку.

— Он жив, — сказала Джессика. — Я тебя уверяю, он жив. Но ниточка, на которой висит его жизнь, настолько тонка, что ее можно не заметить. Некоторые вожди уже высказывают недовольство — им кажется, что материнские чувства победили во мне Преподобную Мать и я просто не хочу отдавать его воду,

— Давно он так? — Чейни выпустила руку Джессики и прошла в глубь комнаты.

— Три недели. Я потратила почти неделю, стараясь его оживить. Сколько было совещаний, споров, исследований… Потом я послала за тобой. Федьакыны пока подчиняются моим приказаниям, иначе я не смогла бы протянуть так долго… — она облизнула пересохшие губы, глядя, как Чейни подходит к ее сыну.