Миллион миров - Антон Александрович Карелин

мог, но всё равно проносился на десятки метров в секунду; они влетели в заслон из складок — и ничего не произошло. Мембраны мягко и пружинисто раздались в стороны, пропуская их и плотно обтекая, отсек летел сквозь складчатое пространство, преодолевая слой за слоем одинаковых завес. Там, где обшивка касалась мембран, их поверхность становилась такой гладкой, что отсек скользил, не встречая сопротивления.

Ана поняла, что так работает механизм отсева: сотни метров складчатого полотна, если Левиафан не хочет что-нибудь пропускать, мембраны станут колючими, упрямо опутают ненужный предмет, он завязнет в непроходимой толще и будет спокойно выдавлен наружу. Но медицинский отсек с «Мёбиуса» почему-то пропускало вперёд.

Мембраны закончились, и они полетели по центральному тоннелю, широкому, как проспект, ведущему вглубь живого корабля. Справа и слева громоздились большие дышащие органы, заполненные жидкостью, микроорганизмами и газами, разные по форме и размеру. Их разделяли и защищали прочные хрящевые структуры, обёрнутые мембранной тканью. Повсюду тянулись сосуды-трубки диаметром от руки до десятка метров, по ним текли жидкости или клубились разноцветные дымы. Порой то тут, то там раскрывались клапаны, и облака газов вырывались внутрь, смешиваясь друг с другом. Пейзаж внутри живой биохимической фабрики был не похож ни на что.

Они достигли примерно середины Левиафана, тоннель разделялся на пять ветвей, одна уводила вперёд, а четыре по сторонам, вниз и вверх.

— Куда летим? — спросил Ворчун.

Все посмотрели на Одиссея, тот указал глазами.

— Вверх, — озвучила Ана.

— К самому центру, — кивнула Жель. — Если у зверя есть реактор, он должен быть посреди грудины, лучше всего защищён. А над нами как раз внутренняя грудная клетка.

Тоннель резко выгнулся наверх, а затем они полетели назад, только выше. Дважды на их пути встречались мембраны, и дважды они пропускали чужаков.

— Кокон отделяется, — глухо сказал Амму. — Коллега, готовьте заживляющий гель.

Одиссей почувствовал слабую боль и зуд, когда уродливый бесформенный мешок на его груди, размером уже больше человеческой головы, отлепился от измученного тела. Ана со страхом смотрела на алеющую рану, Variola сняла с Фокса слой кожи и небольшую часть мышечной ткани. Это выглядело ужасно, но в нормальной мед.капсуле после нескольких дней регенеративной терапии босс будет как новенький.

Жель накрыла последнюю рану заплаткой, аккуратно вынула кокон со звездой и хотела опустить его под пол на утилизацию.

— Нет, — хрипло сказал Фокс. — Оставь её.

— Оставить? Это очень опасная тварь, она скоро вылупится и полетит искать, в кого отложить свои споры для следующих поколений звёздной оспы.

— Я с ней сроднился, — болезненно усмехнулся детектив, его глаза лихорадочно блестели. — Вы же можете её изолировать?

Доктор Жель решила не спорить, достала из настенной панели подходящую ёмкость для хранения образцов планетарной фауны и сунула кокон с маленькой тварью туда. Все смотрели, как тончайшие серебристые нити пробивают стенки кокона изнутри, лезут наружу, всё гуще. Как высохший кокон крошится и распадается в мелкую пыль, и как выплывает во всей своей пугающей красоте серебряная звезда. Её нити стелились по краям ёмкости, искали выход, но безуспешно.

— Знакомьтесь, Stellaris Variola Ultima, — представила доктор Жель.

— Бррр, — Ану передёрнуло, а Фокса ещё сильнее, он обнял себя руками и смотрел на едва не убившую его тварь со смесью горечи и восхищения.

— Жизнь идёт своим чередом, по трупам тех, кто был неосторожен, — пробормотал Одиссей.

— Через пару суток паразитка умрёт без еды, — предупредила мелкарианка.

— Тогда «ЗАВР» набросится на нас за жестокое обращение с животными. Залейте ей питательный раствор.

Ёмкость заполнилась прозрачным голубоватым гелем, звезда парила там, окружённая шлейфом тончайших смутных нитей.

— Дай её мне.

— Оди… — попыталась сказать Ана.

— Дайте мою звезду мне, — тихо повторил Фокс.

Жель молча протянула ёмкость, озабоченно изучая ментограмму выжившего и пытаясь понять, есть ли нарушения психики, нужно ли усыпить его прямо сейчас. Но она не нашла никаких нервных срывов.

— Серебряная рыбка, — удовлетворённо кивнул Фокс, разглядывая тварь так близко к себе. — Исполнит одно желание.

— Операция завершена успешно, — сказал усталый атомарг. — Больной выжил, в сознании, и мы все очень надеемся, что в здравом уме… Коллега, формируйте левикресло.

Ру’ун откинулся к стене и внезапно фыркнул, рассмеялся. Закрыл глаза.

— До апокалипсиса меня не будить, — буркнул он и заснул.

— А я и не устала вовсе, — хмыкнула Жель, выуживая и соединяя мед.блоки из «трактора», на котором явился атомарг. — Очень приятно было утереть Ворчуну нос. Ну, кто был прав?

— Ты, матушка, — признал ИИ. — Только меня это не радует. Ну выжил наш сумасшедший, а что он теперь натворит? Он уже захватил станцию и потащил нас внутрь космического кита. Псих. Нет, Ана, я не возражаю. Просто комментирую.

— Не псих, а пупсик. Столько всего перенёс, а в глазах искорки, не расклеился, — сказала Жель почти с нежностью. — Вот, твердотелый, собрала тебе левикресло из тех блоков, что не сломаны. Да, в общем-то, почти все функционируют нормально. Только в космос на нём не вылетишь, а в помещениях передвигаться можно. Дай-ка посажу тебя.

Мелкарианка вытянулась вверх и аккуратно выпустила Фокса прямо в кресло. Он откинулся, тяжело дыша, но подложка мягко вздулась и приняла форму тела, аккуратно придерживая по бокам. Ощущение полной безопасности, будто лежишь на облаке.

— Спецсредств я тебе вкачала по максимуму, больше нельзя, — пояснила Жель. — У тебя и так отказал ряд органов, сейчас всё держится на имплантах. Хехе, на второй технологической ступени ты бы давно умер, тебе повезло, что у нас третья и местами четвёртая. Не все странствующие станции могут таким похвастать.

— Спасибо тебе, — тихо сказал Фокс и поморщился от боли. — Спасибо всем вам. Хоть сейчас по ощущениям не скажешь, но как же здорово не умирать!

Ана наклонилась к подлокотнику его кресла, зная, что обнимать пока нельзя, и прикоснулась щекой к горячей ладони.

— Прилетели, — тихо и непривычно-торжественно сказал Ворчун.

Они висели посреди обширного зала, похожего на купольный собор. Здесь, изнутри, было уже предельно ясно, что био-архитектура Левиафана рукотворна. Это место казалось слишком симметричным и красивым для внутренностей какого-то существа. Стены устланы мембранами со стальным отливом и размечены острыми гранями, восходящими наверх — они смыкались в большой и сложный узор, полный закономерностей и повторений.

От этого места веяло завершённостью и осмысленностью долгого пути. Это