Пламя зимы - Роберта Джеллис

Я дежурил в королевской палатке и увидел внезапное уныние на лицах присутствующих. Губы Вильяма Ипрского были плотно сжаты, Валеран разразился грубой бранью, Джоффрей де Мандевилль уставился в землю с окаменевшим лицом. Хотя я не был большим начальником, но достаточно долго пробыл на королевской службе, чтобы понимать, что вассалов Стефана волновали отнюдь не разрушения центров сопротивления или потеря людей. Если бы поражение нанесли люди Валингфорда или местные сторонники, люди короля сердились бы, но не очень-то волновались. Так сильно сразило их то, что Мильс смог пройти маршем с армией пол-Англии и без единого слова донесения из графств, через которые он проходил.

Такого не могло бы случиться во времена короля Генриха. Любой дворянин, через территорию которого прошли такие силы – даже без всякого ущерба для него, – послал бы вестников к шерифу, а тот сразу бы сообщил королю. Действительно, причина, по которой Стефан смог подавить восстания 1138 года и двигался так быстро, что один мятежник не мог прийти на помощь другому, состояла в том, что он имел именно такие донесения от шерифов, а зачастую и от епископов, которые владели епархиями в тех местах, и получали новости от местных священников. Но это было до того, как Стефан нанес удар по Солсбери. Теперь и церковь и шерифы безмолвствовали.

Стефан не пал духом. Он приказал армии немедленно выступить маршем на восток, так как Лондон должен был быть защищен любой ценой. Он сожалел, что упускает возможность взять Троубридж и затем ударить прямо в сердце сил Глостера. Однако, подчеркнул он своему угрюмому совету, ситуация не такая уж плохая. Если Мильс маршировал к Лондону, значит у него не было оплота к востоку от Валингфорда. Его можно было поймать в открытую, принудить к бою и уничтожить.

Не было ни ответного огня в глазах вассалов, ни подъема в моем сердце. Такая потеря поддержки, которая позволила Мильсу тайно продвинуться на восток, могла легко помешать королевской армии подойти достаточно близко, чтобы завязать бой. Стефан не мог не знать об этом. Он послал всадников как к шерифам, так и провести разведку по стране, и оказалось, что Мильс вовсе не маршировал на Лондон. Эти новости были ложными. Пока мы искали его на востоке, следуя верхом во время всего пути к Лондону, Мильс Глостер обошел вокруг нас снова значительно севернее и разграбил Уорстер.

Валеран был вне себя, так как, став графом Уорстерским, и он не имел донесений от собственного шерифа. Я был не менее зол, но совсем по другой причине. Король отправил посланника, чтобы вызвать королеву в Лондон, но она еще не приехала, когда мы получили новости о нападении на Уорстер, поэтому я лишился какой-либо возможности видеть Мелюзину и помириться с ней прежде, чем мы снова пойдем на запад. Мильс ушел невредимым за высокие стены Глостера. Правда, Стефан взял небольшой реванш, штурмовав и захватив маленькие крепости возле Садели, но я думаю, он мог последовать за Мильсом и атаковать Глостер, несмотря на опасность для нас получить с тыла удар сил из Бристоля, если бы 11 декабря не пришли новости о смерти епископа Солсбери.

Оставив сильный гарнизон при Садели и значительные силы возле Уорстера с Валераном во главе, король быстро продвинулся в Солсбери, чтобы быть спокойным за епархию. К моей огромной радости, Стефан отправил посланников вперед к королеве, и она прибыла отпраздновать Рождество с нами. Для других это было унылое время; мало кто прибыл в этот сезон к Стефану. Но что касается меня, то в мою жизнь вернулся свет. Это был не тот же самый свет; были и тени, и мерцание, которые делали его неустойчивым, но сначала я всего этого не заметил. Это был свет, и в нем было тепло. После месяца полного мрака он был таким ярким, что я ослеп.

Я не был уверен, что должен просить у Мелюзины прощения. Не то, чтобы я чувствовал, что она что-нибудь забыла; ведь я десятки раз оставляя ее на попечение епископа Винчестерского, говорил что выполняю свой долг перед королем. Но я был не таким идиотом, чтобы упоминать о нашем расставании, не вспоминала и она. Возможно, она пересмотрела свою необоснованную злость и поняла, что я был прав, но долгое знакомство с юмором Одрис подсказало мне, что это маловероятно. Я думаю, что мягкость ее приветствия объяснялась моим прихрамыванием, а вовсе не тем, что она согласилась, будто моя служба королю должна быть важнее, чем мое внимание к ней, пока она вне опасности.

Король не выехал встречать королеву, потому что он и все мы, кто прибыл на его суд, присутствовали на похоронах епископа Солсбери. Мы уже отстояли в церкви почти час, когда посланник, двигаясь украдкой, осторожно подошел к Стефану и шепнул, что уже виден кортеж королевы Мод. Лицо короля зажглось нетерпением, и он посмотрел на дверь. К моему стыду я нашел, что молюсь, чтобы он немедленно ушел, хотя знал, что известие о таком нарушении порядка распространилось бы с быстротой молнии и повредило бы королю. Джоффрей де Мандевилль положил руку ему на предплечье, и Стефан вернулся назад к алтарю.

Вероятно, нам следовало бы выйти, так как в конце показное уважение не довело до добра. Эти священники держали нас больше трех часов – я полагаю, нарочно – и это все, наверно, продолжалось бы весь день, не дай король знак Кэмвилу, который мягко поговорил с наиболее замысловато разряженным священником с заметным брюшком под мантией. В этот момент священник не запевал молитвы, и я увидел, как покраснело его лицо и он сверкнул глазами на короля, но в течение следующей четверти часа подвел службу к концу.

Мы нашли королеву и ее дам на задах церкви. Мод пошла вперед, чтобы поговорить со священником даже прежде, чем поприветствовала короля, а мое сердце чуть не остановилось, когда сначала я не увидел Мелюзину. Я подумал, что она не пришла нарочно, чтобы не встречаться со мной, или даже что она оставила службу у королевы. Это показывает, в каком я находился состоянии. Место, куда Мелюзина могла бы уйти, было только у короля Дэвида, а Мод никогда не допустила бы этого. Но только мой глубокий страх сделал меня таким глупым. Она была здесь, очень близко к двери церкви, и, когда она протянула мне свою руку, я готов был выскочить наружу и поднять ее на руки, чтобы поцеловать. Она не вырывалась, и я осведомился о причинах.

– Ты ранен, – сказала она мягко, когда наши губы разъединились, и голос ее дрожал.

Я не потрудился рассказать, что упал на короля, который потерял равновесие, взбираясь по разбитым бревнам частокола, и если бы не счастливый случай, что я упал назад, со щитом и мечом наверху, мы оба погибли бы. Стефан сумел проткнуть человека перед собой, но я никогда не смог бы увернуться от двоих, появившихся сбоку. Поскольку это произошло, когда я только собирался подняться, то ударил первого в пах своим щитом и настиг второго ударом, который выбил меч из его руки и рассек его бедро до кости. Фактически, моя нога не была ранена при падении. Но второй вооруженный всадник, которого я ранил, упал на нее и должно быть сломал одну из малых костей ступни, а сражение было в таком разгаре, что я вскочил и ходил на этой ноге, пока крепость не была взята. И только потом почувствовал, что мой ботинок придется разрезать, потому что вся нога распухла.