Уорхол - Мишель Нюридсани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда 20 января 1981 года в Вашингтоне, в Капитолии, Уорхол присутствовал на инаугурации нового президента, который произносил речь в момент освобождения американских заложников в Иране, он всем своим видом не скрывал, что на него произвели сильное впечатление произнесенная речь и эмоциональный градус окружающей атмосферы. При этом Энди все равно очень быстро стряхнул с себя это настроение, выдав один из своих знаменитых афоризмов-острот, а придумывать их он был мастер: «Все поднялись со своих мест, и я почувствовал себя республиканцем. Но едва речь закончилась и я окинул взглядом лица всех республиканцев, то снова с большим удовольствием стал демократом, потому что разница действительно есть».
Однажды Уорхол открыто встал на сторону одного человека. Им был Макговерн, сенатор Северной Дакоты, который соперничал с Никсоном на президентских выборах 1972 года. Никсон разозлился, а его администрация пустилась на угрозы. Уорхолом заинтересовалась налоговая служба, и до самой смерти за ним будет вестись фискальный надзор.
Возможно, чтобы проще было отвечать на вопросы чиновников, а также чтобы самому иметь под рукой памятку, но именно в это время Уорхол начинал каждый день, с 9 утра, по одному часу диктовать Пэт Хэкетт свой «Дневник». Здесь все будет запротоколировано: все мерзости, все встречи, работа, выходы неважно куда, все хорошее и плохое, что произошло накануне, а кроме этого – все расходы, включая плату за каждую поездку в такси и даже гамбургер, проглоченный на улице, на ходу.
На публике Уорхол всегда вел себя подчеркнуто невозмутимо, в «Дневнике» же высказывал одновременно меланхолично (из-за частых повторов) и эмоционально (из-за придирчивого упоминания мельчайших деталей) не стесняясь и не прячась под масками, именно то, что он думал на самом деле.
На его промакговерновской афише был изображен… Никсон на оранжевом фоне с желтыми губами и зеленым цветом лица. Что может быть страшнее?! И все-таки под портретом он посчитал нужным написать: «Голосуйте за Макговерна», чтобы его правильно поняли. Эта идея не отличалась новизной: Бен Шан, которого Уорхол высоко ценил, уже пользовался таким приемом в 1964 году, когда нарисовал плакат с портретом Голватера Голдуотера[621], призывая голосовать за Линдона Джонсона. Но воздействие на публику плаката Бена Шана было ничтожным по сравнению с «шедевром» Уорхола. Энди не делал ставку только на контраст, как Бен Шан, он рассчитывал, что у людей сработает рефлекс «отталкивания». С другой стороны, он изобразил Никсона только по той причине, что он наиболее известен из двух кандидатов, а значит, больше привлекает к себе внимание.
Если он начал интересоваться Мао Цзэдуном в 1971–1972 годах, так это ровным счетом потому, что его портрет, отпечатанный в миллионах экземпляров, висел в каждом доме, на каждом перекрестке, в фойе каждого официального учреждения в Китае и был одним из самых известных в мире. Изображение китайского вождя было иконой для многих.
С Мао Уорхол словно вернул себе времена Мэрилин: он снова начал рисовать, и с успехом. Его портрет, нарисованный размашистыми мазками чуть ли не дворницкой метлой, обмокнутой в ведро с краской, может показаться кому-то угрожающим, кому-то элегическим, кому-то пародийным, а кому-то – всем одновременно. Для Уорхола Мао, так же как и Мэрилин, – всего лишь продукт массового потребления.
Успех портретов Мао был стремительным. С этого момента отсчитывается период триумфального возвращения Уорхола к рисованию. Об этом периоде говорили как о периоде светских портретов. Интерес довольно спорный. В довершение считали, что Уорхол топтался на одном месте.
В 1970–1980-х годах говорили, что немногие его работы могут похвастаться таким же успехом у публики, как картины первой половины 1960-х. Всего за несколько лет, невероятно продуктивных и ярких, Уорхол, кажется, выразил своим творчеством почти все, что хотел сказать.
Давайте не будем пренебрегать этим «почти», особенно в тех случаях, когда нужно смотреть, а не слушать, что говорят другие, даже если эти другие – все вокруг. Портреты Мао на обоях во дворце Гальера в Париже – это еще пустяки, не больше, чем мрачные номера Interview или «Ретроспективы», которые для Уорхола были тем же, что «Коробка в чемодане» Дюшана или великолепные «Камуфляжи», балансирующие между фигуративным искусством и абстракцией, они, несомненно, стоят на одном уровне с лучшими произведениями этих же художников, сделанных ими в свой ранний период. Или стремительные перемены, произошедшие с начала изображения им фрески, в которой в конце своей жизни Уорхол, больной, искал ответов на вопросы: что он представлял собой как католик; что значил его культ образов, свободно выплескивая на картину с фрески Леонардо да Винчи «Тайная вечеря» бушующую созидательную энергию и не сравнимую ни с чем свежесть.
Когда приходит пора умереть яблоне, она расцветает невиданным обилием нежнейших цветов, даря напоследок удивительный, фантастический урожай душистых плодов, отдавая им свой последний живой выдох. Поэтому следует еще раз внимательно пересмотреть этот период его жизни, очерненный молвой самым абсурдным образом. Именно этого ждут сегодня от выставки или от книги об Энди Уорхоле.
Вспомним, что сказал Пикассо Гертруде Стайн[622] в «Трансатлантическом интервью»: «Видите ли, ситуация очень простая. Всякий, кто придумал и создал что-то новое, должен это сделать беспощадно. Напряжение созидания так велико, что надо держаться подальше от других вещей. Современная настойчивость так велика, что усилие, необходимое для того, чтобы вырваться вперед, обязательно сделает вас беспощадным. Кто последует за вами, могут делать то же самое уже элегантно, таким образом, как правило, последователей признают раньше первооткрывателей-мэтров. Затем люди обращаются к истокам. Они начинают видеть красоту и признают ее существование в первоисточнике».
Обновление
Вызывает недоумение, почему столь долгое время
