Избави нас от зла - Холланд Том

— И что же она ответила на столь красноречивую жалобу? — спросил лорд Рочестер.

— Потребовала, чтобы я немедленно убрал руки с ее бедер.

— И вы подчинились?

— Я джентльмен, милорд, поэтому подчинился, но неохотно.

— А потом?

Она напомнила о моем обещании поделиться с ней обретенной мною властью. Я сверлил ее взглядом, чувствуя, что еще больше сбит с толку.

— Как пожелаете, — холодно согласился я. — Я предпочитаю, Миледи, быть верным своим обетам.

Я схватил ее за волосы и потянулся за мешком, потом развязал его и подтащил поближе, чтобы голова Миледи оказалась над ним, чтобы она смогла лучше разглядеть его содержимое. Она сделала глубокий вдох, потом закрыла глаза.

— Мне никогда не приходилось вдыхать такое ядовитое зловоние, — заговорила она наконец. — Что я должна сделать? Присосаться к ранам этой дохлой твари?

— Лучше вам ничего не делать, — ответил я. — Этот вкус может принести вам смерть.

Она нахмурилась.

— Я не понимаю.

— Расскажите мне, чего вы хотите, и я сделаю это для вас.

— Нет, — возразила она, внезапно улыбнувшись какой-то покорной улыбкой обреченного человека. — Нет, это невозможно.

— Уверяю вас, если вы желаете испытать безграничную власть, то это ваш единственный шанс. Понюхайте еще раз.

Я подтолкнул мешок еще ближе к Миледи, потом рассказал ей о том, как краснокожий попробовал содержимое мешка на вкус и чудом остался жив.

Миледи отвернулась, ее лицо было маской страдания. Она долго вглядывалась в ночь, а я — несмотря на охватившее меня огорчение и гнев, — глядя на неподвижный профиль, думал о том, как она мила даже в печали. Я прикоснулся к ее руке, на этот раз нежно.

— В чем дело? — шепотом спросил я. — В чем вы так сильно нуждаетесь?

Она не пожелала встретиться со мной взглядом.

— Я надеялась, — пробормотала она, — что та книга поможет мне так, чтобы вы никогда не узнали об этом.

— Книга уничтожена.

Миледи рассмеялась с горькой иронией.

— В самом деле? — переспросила она, повернувшись наконец ко мне лицом. — Вы знаете, почему я предала вас? Почему я так и не рассказала вам о своем соглашении с Маркизой?

Эти вопросы не вызвали у меня удивления.

— Да, знаю. Лайтборн рассказал мне.

— Но, могу поклясться, не все.

У меня возникло ощущение, будто по моей спине провели холодным как лед пальцем.

— Что вы имеете в виду?

На ее лице снова появилась та же пугливая улыбка.

— Видите ли, я верила в хваленые чудеса Маркизы, верила и полагалась на них, когда она заявила, что овладеет таинственной властью книги. Потому что, Ловелас, я уже выяснила, что не в состоянии овладеть этим сама.

Я удивленно посмотрел на нее.

— Вам уже было это известно?

Она неохотно кивнула.

— И уже много лет. С того самого случая в Мортлейке, когда я спасла Лайтборну жизнь.

На мгновение она замолчала и с отсутствующим видом провела пальцами по округлостям своих грудей.

— Я уже рассказывала вам о том, как Лайтборн забрал меня из борделя, чтобы использовать в качестве актрисы в представлениях своего театра масок. В основном это правда. И все же, милый Ловелас, я рассказала не все.

Ловелас замолчал. Его собственная улыбка тоже вдруг стала кривой и странной.

— Естественно, — продолжил он свой рассказ, — я попросил ее поделиться со мной утаенной правдой. Она ответила, что играла также и на сцене, что Лайтборн писал не только для театра масок, но еще и сочинял пьесы.

Ловелас снова замолчал и некоторое время искоса изучал лицо лорда Рочестера.

— Он выбрал ее для труппы актеров, актеров, милорд, а вовсе не актрис.

Словно у змеи, выходящей из дремотного состояния в жаркий день, губы лорда Рочестера едва заметно дернулись и зашевелились.

— Простите? — переспросил он, демонстрируя предельную учтивость.

— Вы прекрасно слышали, милорд, то, что я сказал.

Внезапно лорд Рочестер разразился смехом.

— Конечно, — зашептал он, сопровождая свои слова насмешливым шипением. — Тогда не было актрис, ни одной женщине не позволялось играть на сцене. Их не было там вплоть до правления нашего любвеобильного монарха. Конечно. Конечно!

Он снова залился смехом, и чем дольше не отводил взгляд от лица Ловеласа, тем безудержнее веселился, пока по его дряблым, морщинистым щекам не потекли слезы. Ловелас же откинулся на спину кресла и делал вид, что внимательно изучает свои ногти.

— Я рад, милорд, — тихо заговорил он наконец, — что ухудшение здоровья не сказалось на вашем врожденном чувстве юмора.

Лорд Рочестер ухмыльнулся.

— Не сами ли вы не смогли отказать мне в простом удовольствии посмеяться над вами, Ловелас, и вволю поиздеваться? Правда, этот анекдот мог бы оказаться еще забавнее. Будь я на вашем месте, скорее предпочел бы возлюбленную, которая оказалась мальчиком, чем пошел по стопам тех идиотов, которые доводят дело до того, что делают дам своего сердца женами без проверки. Ваше заблуждение, по крайне мере, менее вопиющее, чем могло бы оказаться, последуй вы их примеру.

— Вы всегда были основательным и высокообразованным моралистом, милорд, и ваше суждение, конечно, абсолютно верно, — ответил Ловелас, пожав плечами. — Но я ничуть не сожалею. Даже будучи мальчиком, Миледи оставалась милейшей из всех женщин, каких я когда-либо знавал.

— Ее груди, сэр, — Рочестер приподнялся на подушке. — Ее чертовы груди. Какая дьявольская сила помогла ей обзавестись ими, и когда они у нее появились?

— Думаю, мой интерес к разрешению этой загадки возник как раз в тот момент, когда она пробежала по ним пальцами, прежде чем приступить к своим откровениям. Но ответ на этот вопрос, кажется, достаточно ясен.

— Книга?

— Совершенно верно.

— И как же произошла эта метаморфоза?

— Возможно, вы помните, что отец Тадеуш, появившись в доме усадьбы Уолвертонов, присвоил себе вымышленное имя Фауст?

— Да, — подтвердил лорд Рочестер и нахмурил брови. — Но я не улавливаю…

— Существует пьеса под тем же названием. Возможно ли, милорд, что вы не видели ее на сцене? Значит, вы должны помнить, как Фауст, большой ученый, продал душу дьяволу, получив взамен громадную власть. Уверен, вы согласитесь, что это было глубоко продуманным шагом, подсказанным тщеславием, особенно в свете того, кто именно…

— Неужели?

— Ее автором, милорд, был не кто иной, как Лайтборн, но тогда его знали под именем Марло. Было ли это навязчивой идеей, которую он внушил Миледи, или их разумы каким-то образом переплелись — не берусь судить. Но Миледи, когда она читала книгу, а Лайтборн умирал возле нее на полу, обнаружила, что открывшийся ей мир ускользал из-под ее контроля. Она видела его узоры чистого света, не такого сильного и мощного, как свет, явившийся нам в Праге, однако это был тот же самый свет. А Лайтборн, тогда еще Марло, скрючившись, лежал полу, и его омывала одна из линий света. Миледи подошла к нему. Тогда она, конечно, была еще мальчиком, а не Миледи, несмотря на женскую одежду и завитые локоны. Она… вернее, он опустился перед Марло на колени. Марло повернул к нему лицо и ужасно ухмыльнулся. Он скалился, а плоть морщилась и сползала с его лица.

— Прекрасная Елена, — прошептал он.

В тот же миг мальчик вообразил, что он стоит на коленях на сцене, и ход его мысли, казалось, направляется самим сценическим действием. В его воображении он был в костюме, который часто надевал, играя роль Елены Троянской, и ему слышался из преисподней зов одержимого страстью Фауста, требовавшего подсластить удовольствием его страх перед вечным проклятием.

— Прекрасная Елена, — снова прошептал Марло.

Его ухмылка казалась теперь еще больше похожей на оскал черепа, потому что десны полностью отвалились, а на костях оставались только прилипшие к ним кое-где клочья плоти.

— Прекрасная Елена… — прохрипел он в третий раз и замолчал.

Его глаза вращались в лишенных плоти глазницах. Потом он прошептал, словно испуская дух: