Скажи мне, что ты меня - Celice

Хотя… Он невольно посмотрел на колдографию снова, почти не слушая, что тараторит Митчелл. Какие счастливые они оба… Сириус дурачится, щекочет Рема… Он болезненно поморщился, сунув фото в карман старых джинс, которые были на нем. Может, он и правда забыл об этом снимке. Он носил его с собой постоянно, пока был в стае Грейбэка.

- …Ты должен мне объяснить! - Энди вцепился в его рукав, нависая.

- Что ты хочешь знать? Это не твое дело! - холодно заметил Люпин.

- Не мое?.. О, ты прав, - прошептал парень, отпустив его и шагнув назад. - Кто я для тебя, скажи? Просто надоедливый тип, не больше? Конечно, мне не сравниться по внешности с этим парнем! А его ты забыть не можешь, верно?

- Пошел ты к черту! - рявкнул Ремус, отходя к окну. - Что ты тут устроил? Не твое дело, кто мои друзья! И мое прошлое тебя не касается. Ты сам пришел и…

Он осекся. Это было грубо. Но что поделать, он почему-то разучился доверять людям. А свою прежнюю мякость Рем не помнил вообще как растерял. Обернувшись, он увидел, что на блондине лица нет.

- Прости.

- За что? За то, что сказал правду? Я тебе больше не буду надоедать!

Энди рванул к двери, судя по его состоянию, он был готов разрыдаться прямо сейчас. Ремус инстинктивно бросился к двери и остановил его, схватив за плечи. Парень застыл, не оборачиваясь. Люпин устало уткнулся лбом в его шею.

- Прости меня, пожалуйста. Я вспылил, не люблю вспоминать прошлое.

- А он - прошлое? - глухо откликнулся Энди, шмыгнув носом.

- Самое ненавистное и болезненное из всех возможных, - тихо признался Рем, потершись носом о его затылок. Энди вздрогнул и развернулся к нему лицом. Его светло-карие глаза так сияли, что Рем невольно улыбнулся и зачем-то коснулся пальцами его щеки.

- Я могу тебе помочь забыть его, - горячо шепнул блондин прямо в его губы. У Ремуса вертелся на языке ответ, но он его не озвучил, позволив поцеловать себя со всей страстью, на которую только был способен его порывистый приятель. Он хотел сказать, что это невозможно, хотел дать понять, что тот только сделает больно прежде всего себе, ввязавшись в жизнь Люпина, но Энди не дал ему все это произнести.

Ремус позволил себя любить. Его любовник был не так хорош, как Сириус, но Рем допускал, что все дело было в чувствах. Было необычно видеть лицо другого человека, склоняющегося над ним, чувствовать чужие губы и прикосновения. Испытывал ли это Сириус со всеми теми парнями, что были у него помимо Рема? Люпин не мог не думать об этом, занимаясь сексом с другим человеком.

Энди был порывистым, спешащим, отдающим. Он так много хотел и так мало получал, но был рад даже тем крупицам, что удавалось взять. Он никогда не просил от Ремуса признаний в любви, но сам твердил о том, что без ума от него, ежедневно. Он не был навязчивым, и это устраивало Люпина.

Иногда он задумывался, не жестоко ли он поступает с парнем. Пусть он ни слова не говорил о чувствах, но он давал ему надежду, позволив быть рядом, спать с ним и жить под одной крышей. Он иногда сожалел о том, что вся его порядочность и человечность точно остались в прошлом, раньше он больше ценил людей, и Энди Митчеллу в этом плане, конечно, не повезло. Разве мог прежний Ремус так безалаберно играть чужими чувствами? А сегодняшний мог и не желал ничего менять.

Они были вместе почти четыре года. Такой долгий срок… Их отношения были настолько удобными, что Ремус, наверное, все же в какой-то мере привязался к нему. Но он сам все испортил. Учитывая, сколько они были вместе, он не мог бы сказать, почему, но однажды он назвал его Сириусом. Это выскользнуло, сорвалось случайно с кончика языка, когда они занимались любовью. Столько ругани, слез, проклятий Рем не слушал уже давно. Как он понял, Энди надеялся, что тот все же сумел его полюбить, пусть и не говорил ему об этом. Оставшись один, Рем с усмешкой думал, все ли молодые люди столь наивны в своих чувствах… Когда-то он так же оправдывал перед собой Сириуса, за всю их совместную жизнь так ни разу и не сказавшего банальное: «Я люблю тебя». Но Ремусу тогда казалось, что это все неважно, ведь он знал, что чувства взаимны. По крайней мере, верил. А Энди просто обманывал себя…

Ремусу порой мерещилось, что в какой-то момент своей жизни он вошел не в ту дверь и оказался совсем в другом мире. Он ничего больше не узнавал вокруг, тут не было ни дружбы, ни любви. Он словно кружил по знакомым местам, пытаясь найти приют, а оказывалось в итоге, что он никогда здесь и не был. В этом мире не нужны были его воспоминания, не требовался смех и разговоры по душам - тут приходилось выживать, планировать банальные бытовые нужды и стараться не думать о прежнем мире живых. И Ремусу казалось иногда, что он почти разучился чувствовать. Чтобы опровергнуть это убеждение в себе, он мысленно представлял себе Сириуса, и оказывалось…

Как же больно было до сих пор думать о нем! Прошло семь лет, как его посадили в Азкабан, а рана кровоточила так же, как в первый день. На самом деле, Ремус не знал, как избавиться от этой боли. Боли было много, так много, что казалось невозможным жить с ней постоянно. У него не осталось друзей, а тот, кого он любил, оказался убийцей и предателем - истина была такова, но Ремус, несмотря на то, что твердил ее себе постоянно, так и не смог усвоить ее наизусть. Возможно, тогда было бы легче. Но было бы ли?..

После ухода Энди он снова жил один. Он не пытался вернуть его - ему просто было все равно. Из своего прошлого он почти ни с кем не общался. Дамблдор столь часто писал ему поначалу, с просьбой откликнуться, но Ремус ответил ему только однажды - спросил, где Гарри и что с ним. Директор Хогвартса написал подробное письмо, где расписал жизнь мальчика у родственников, включая свои объяснения, почему он отдал его им. Альбус не писал о самой семье Дурслей, это несколько удивило Ремуса. Он плохо помнил, что Лили говорила о своей сестре, но то, что помнил - не утешало. Оставалось надеяться, что Гарри живется не так уж и плохо, тем более, что альтернатив, по сути, не было. Имей Рем возможность обеспечивать себе безбедное существование, он обязательно взял бы мальчика к себе, но, выживая на грани нищеты, это не представлялось возможным. А, учитывая то, что Дамблдор писал про магию крови и материнскую любовь, вряд ли ему позволили бы это сделать.

Несколько раз за все эти годы Ремус хотел навестить мальчика. Но он боялся. Боялся нарушить его покой, боялся увидеть в сыне Поттеров призраков его родителей - он все еще чувствовал свою вину перед обоими погибшими друзьями. Глупо, наверное, но поделать было ничего нельзя - Сириус был прав, Ремус всегда навешивал на себя все смертные грехи, но такова была его натура.

И как-то он не выдержал - аппарировал в Литтл-Уиндинг, на Тисовую улицу. Было 31 июля 1990 года. Гарри исполнилось десять лет. У него не было для него подарка, но вряд ли он рискнул бы подойти к нему и заговорить. Он увидел мальчика издалека и замер, вцепившись пальцами в соседскую изгородь. На мгновение ему показалось, что это юный Джеймс, такой, каким он увидел его впервые в поезде, моет маггловскую машину. Нет, конечно, Джим никогда не носил таких мешковатых вещей, будто на два размера больше, но его внешность… эта лохматая прическа, очки, ломаные движения… На долю секунды показалось, что сейчас появится рядом синеглазый мальчишка и оба начнут дурачиться с громким хохотом…