Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова

— Ты уверен, Винни? — переспрашивал первый, в который уже раз не в силах поверить только что услышанной новости. — Не обознался?

— Да я чуть мобилу не проглотил. Говорю тебе, стоит как живой. Данди, мы с ним столько лет вместе протрубили, чего только не прошли. Что же он, гад такой?..

— Может, все как надо? — не слишком уверенно пробормотал Данди.

— Да нет, — отмахнулся его товарищ. — Ну что ты такое городишь, как это все правильно, если он нам, боевым друзьям, не доверяет?

— Так пойдем и спросим, — предложил прямодушный Данди.

— Во-первых, куда мы пойдем: на деревню к дедушке? — спросил Винни. — Во-вторых, не хочу. Душа не позволяет. А ты ее знаешь… — И он выразительно почесал ухо.

— Знаю-знаю, — согласился его друг. — Это единственный аппарат в мире, которому я доверяю. Твоя душа, дай бог ей долгих лет счастья, нас еще ни разу не подводила. Хотя мы, комсомольцы, в нее не верим.

— Я тоже не верю, — ухмыльнулся Винни, и в сию минуту любой, кто не имел счастья быть близко с ним знакомым, изумился бы — кому пришло в голову назвать этого тролля именем милого медвежонка. — Но прислушиваюсь. И она пока что на ушах стоит, так ей неспокойно. Так что ты имей в виду, если со мной что…

— И думать не моги! — испугался Данди, отчаянно колотя костяшками пальцев по своей круглой, коротко стриженной голове. — Постучи по дереву и сплюнь. Ишь, чего удумал! С тобой ничего, а не «если что»…

Они сдвинули кружки с пивом, и одинаковые солдатские жетоны, болтавшиеся на одинаковых цепочках на одинаковых бычьих шеях, при этом тихо звякнули.

Официант, проходивший мимо их столика, на секунду притормозил, разглядывая корявый длинный шрам, уродовавший шею и ухо Винни; то самое, которое всегда отчаянно чесалось, когда его прозорливая душа чуяла беду. Как, например, там, в Кандагаре, где тогда выжили чудом только они трое.

Татьяна стояла на месте в нерешительности. Двигаться ей не хотелось, но позволить себе хотя бы краткую передышку она пока не могла. Ее ждали работа и Сергей Колганов, и нужно было довести это дело до конца, чтобы потом уволиться с чистой совестью. Впрочем, совесть не собиралась спокойно смотреть на все ее проделки и время от времени недвусмысленно напоминала о себе.

Из комнаты вышла Липа с чайником в руках.

— Таточка, здравствуй, ты приехала или уезжаешь?

— Уезжаю на работу, тетя Липа. Продукты на кухне, деньги там же, в ящике буфета, как обычно.

— Семь футов воды под килем, — пожелала Олимпиада Болеславовна. — Где у нас кухня?

— Там, — махнула она рукой. — И вам счастливого плавания.

Липа сверилась с указателем на стене и бодро потопотала по коридору. Оттуда донесся ее удивленный голос:

— Гляди-ка, действительно плавание. — И звуки, будто она брела по глубокой луже.

— Я сейчас все уберу, — грустно пообещал Геночка. — Я просто совершенно не заметил этот тазик.

— Это не тазик, юноша, — загрохотал демонический баритон Аркадия Аполлинариевича. — Это какое-то необъятное корыто. Его даже слон и то бы заметил.

— Я не слон, — возмутился Геночка. — Я хомо, этот, думающий сапиенс.

— Вы не сапиенс, голубчик, — поправила его Капитолина, — вы — сущий саспенс[14].

Тото слушала и млела: хоть что-то в этом мире незыблемо. И тут зазвонил телефон. Ей страшно захотелось поднять трубку и спросить: «Кто говорит? Слон?», но она пожалела ни в чем не повинного человека.

— Да, — сказала она, — да, это я. Очень приятно, Наталья Николаевна. — Тут глаза ее загорелись зеленым опасным огнем, на губах мелькнула странная улыбка, но голос, в секунду переменившись, зазвучал в диссонанс выражению лица. Он оказался растерянным, слегка дрожащим, неуверенным. Словом, таким, каким его и желала бы услышать собеседница.

— Ой, что вы, как-то я смущаюсь даже. Но если вы настаиваете. А как же я вас узнаю? Да, да. Запомнила. Да. Ну, я смогла бы часов в семь. У нас на работе очень строго. Хорошо. Хорошо. А где вам удобно? Да, да, Наталья Николаевна.

Она аккуратно, даже чересчур бережно положила трубку на место, как если бы крайним усилием воли удерживала себя от того, чтобы не шваркнуть изо всех сил несчастный аппарат об стенку. Потеребила нижнюю челюсть, будто ставила ее на место после удачного апперкота противника. Затем она отперла свою комнату, добыла из ящика письменного стола крохотный серебристый диктофон и позвала:

— Тетя Капочка, вас можно на минуту?

Капитолина Болеславовна, недавно проводившая ее до дверей и тепло простившаяся, удивилась и встревожилась:

— Что-то случилось, Таточка? Почему ты еще не ушла?

— Мне срочно нужно отыскать старенький белый плащ… — попросила Тото, и Капа поразилась тому, какая она вся встопорщенная и взъерошенная. Она помнила свою Таточку с младенчества и видела ее в подобном состоянии разве что в раннем отрочестве. — Куда же я его засунула? И беретик. Тот, молью побитый и заштопанный. Я точно знаю, что тетя Липа его пожалела и не выбросила. Вот пусть теперь и пожертвует для благого дела.

— Авантюра? — догадалась тетушка.

— Обижаете, тетя Капа. Суровые будни. А вот теперь я поскакала, а вы мне подберите экипировку. Юбку там старенькую, кофточку похуже.

— Ты бы еще деревянные башмаки девочки Герды заказала, — вздохнула Капитолина. — Хорошо, детка, иди. Что-нибудь придумаем.

В офисе Колганова стояла погребальная тишина. Секретарь Оксана сидела на своем месте притихшая и несчастная, с тоской косясь на поднос, на котором стыл потрясающий йеменский кофе. Когда тонкая фигура главного пиар-менеджера появилась у нее перед глазами, она очень обрадовалась и вполголоса заговорила:

— Здравствуйте, Танечка. Ой, какое платье! Хотите кофе? Я купила йеменский, как вы и советовали, — вкуснотища!

— Спасибо, — тоже вполголоса ответила Тото. — Если можно, я с удовольствием. А почему мы говорим шепотом, Оксаночка?

— А, — милая секретарша махнула ручкой, — тут с утра тайфун «Жанна» пролетел. Сергей в таком приятном настроении прибыл, а часа через два мадама явилась. Сергей ее к себе на ковер, спросить об опоздании, а она такой крик подняла, что просто неудобно. Все бы ничего, но тут люди посторонние были.

— Печально.

— А потом Сережик Анатольевич вылил кофе на брюки, испаскудил их до неузнаваемости и теперь рвет и мечет, как раненый тигр.

— Понятно, — кивнула Татьяна. — Учится на курсах кройки и шитья.

Оксана хихикнула, но сдержанно, косясь одним глазом на начальственную дверь:

— Это как?

— Элементарно. Рвать и метать — учатся на курсах кройки и шитья. Так, а что же мне делать? Мне с шефом поболтать нужно.