Лондон в огне - Юрий Павлович Валин

Следующие двое суток Холмс провел в полиции. Это были нелегкие часы виртуозного противостояния профессиональным допросам, но Вильям был к ним готов. Подробно пересказывать тактику защиты и выстраивания алиби едва ли целесообразно, но в версии подозреваемого фигурировал неизвестный наркотик, люди в масках и с чудовищным иностранным акцентом, пытки жаждой и легкое расстройство психики похищенного. Через два дня Вильям был передан на руки страшно волнующимся родственникам. Легализация щенка с безупречно продуманной легендой прошла не без трудностей, но юный Холмс, несомненно, справился и с этим делом.

Сложнее было справиться с иным. Ночами Вильям по-прежнему страдал. То были иные страдания, без ужасов сумасшествия, без бреда и желания оборвать разом все. Подаренный револьвер лежал в тайнике, на этот раз с полностью снаряженным барабаном, но юноша знал, что никогда не воспользуется оружием для столь трусливой и недостойной цели. Он был взрослым, умным мужчиной и сознавал это. К сожалению, даже многие знания не спасают от тоски. Хотелось писать стихи и мечтать о немыслимом. Вильям сдерживался, разглядывал Тот Самый Патрон и решал чем заняться в длинной жизни, где всё лучшее уже осталось позади.

Имя младшего Холмса мелькнуло в газетах, но и пресса, и читатели были поглощены иными, куда более трагическими и яркими событиями. Город балансировал на грани паники, трагическая гибель Хрустального дворца оказалась лишь первым знамением той знаменитой Жуткой лондонской осени…

Глава двадцать третья,

Оборотень овладевает умами и техническими новинками

— И как вы здесь квартируете? — пропыхтел Андрей, протискиваясь боком.

— Дело привычки, — объяснила Катрин, сама порядком измученная «узкостями и низкостями» подземного Лондона.

Утешало одно: подполье вело напряженную работу и результаты имелись.

Спасательно-эвакуационная операция, налаживание взаимодействия с гремлинами, массовые диверсии и точечные боевые операции. Ну, таков был предварительный план. На практике всё завязалось в плотный клубок непоймичего, фазы конвульсивно смешивались и пересекались, в большей степени завися от импровизаций Лоуд, чем от дальновидности подземного штаба.

Первые три дня подполье занималось сбором и спасением волинтеров-дезертиров. Под землю хвостачи попадали крайне неупорядочено, что им, упертым, было свойственно и по прежней жизни. Гремлины вступать в прямой контакт с людьми, пусть и хвостатыми, не желали, передавая в штаб лишь координаты одиночек и групп, оказавшихся под землей. Учитывая, что разбежавшиеся волинтеры лезли под землю практически по всем районам города — отдельные «хвосты» выявились даже в удаленных Ислингтоне и Ньюхеме — собрать и перенаправить беженцев стоило поистине титанических трудов. Лоуд освоила «хвосто-суржик», по свойски крыла беглецов матом и дезертиры ей доверяли безоговорочно — в образе древнего гнома, хранителя «до-королевских» европейских традиций оборотень выглядела крайне убедительно. Мину было посложнее — по мнению взыскательных хвостачей, он чересчур походил на черта и доверия не вызывал. Когда отыскался сотник Булавный со своей группой, дело чуть упростилось — сотник организовывал собратьев по хвостам и у процесса появилась некая упорядоченность. Условная, естественно.

Наверху полиция, армия, да и весь город охотился на «дьявольских дикарей». Ловили, травили, стреляли, забивали до смерти, заковывали в цепи. Хвостачи огрызались, но без особого успеха. Шансов у них не было. У попавших под землю шанс оставался, но… Скорее символический. В большей степени из-за неадекватности самих спасающихся. Мина дважды пытались придушить и один раз сжечь на костре. Полукровка со столь странными решениями дезертирского сообщества пока не соглашался. В общем, количество спасаемых сокращалось.

«Диких» дезертиров кормили и провожали к окраинным выходам из катакомб, тех, что поадекватнее принимал в отряд вольный куренной атаман Булавный. Этих отрядников спровадили двумя партиями на баржах по Темзе. Еще несколько групп ушло пешим порядком. Катрин полагала, что ни доплыть, ни дойти беглецы не смогут. Оборотень заверяла что «парочка определенно до гор доскаче, потому що справедливость на свете йе!».

Смертность среди беглецов была огромной — отсутствие привычной обще-коммуникации скашивало несчастных в два-три дня. Атаман Булавный пытался наладить узкий замкнутый круг единения, но успехи были спорными…

…Те дни оказались сущим адом. Катрин разрабатывала маршруты, подавляла попытки бунтов земляков-одиночек, давала советы Булавному. И десятками хоронила мертвых. Хоть в этом гремлины не отказывались помочь. Молчаливая Зу находила близлежащие удобные тупики. Прикапывали и заваливали камнями вонючие тела. К самой Катрин местные партизаны относились с некоторой неопределенностью, считая не совсем человеком, но существом ненадежным, весьма смутного происхождения. Лоуд — иное дело. Истинная фейри-оборотень пользовалась в партизанских кругах заслуженным уважением.

Мелкие, изуродованные подземной жизнью и безнадежной борьбой с машинами гремлины хоронили тощих людей, исковерканных и уничтоженных верхней жизнью. Имелась в этом некая страшная ирония, о которой Катрин совершенно не хотелось размышлять.

Баржи и «слепоглухих» шкиперов помог найти Андрей. Оба транспорта были отправлены, со вторым ушел Булавный. Тридцать восемь хвостатых человек. Шпионам полегчало.

— Ежели сгинут, так мы не виноваты. И так из шкуры чуть не выпрыгнули, — сказала Лоуд, и она была права.

Оборотня загнали донельзя: снабжение, препровождение хвостачей и отвлекающие маневры на поверхности — все оставалось на ней. Мин в меру сил помогал — с иллюзией носа он вполне спокойно выходил в город и днем, хотя и казался на редкость рано повзрослевшим и мрачным мальчишкой.

Оба лазутчика присутствовали на том памятном всему городу событии на площади перед тюрьмой на Хорсмонгер-лейн. По приговору военного суда, под барабанную дробь, крики ненависти и проклятья горожан, были торжественно повешены восемьдесят два «волинтера-мятежника». Хотя никто из королевской семьи на столь знаменательном событии не присутствовал, газеты написали, что зрелище было «величественным и крайне назидательным».

На следующий день был убит королевский прокурор Англии и Уэльса — винтовочная пуля пробила ему голову, когда высшее должностное лицо усаживалось в автоматон у своего дома. Катрин полагала, что аккуратно простреленная лысая голова едва ли может считаться «величественным зрелищем», но некая назидательность и в этой смерти, несомненно, присутствовала.

Через день у себя на квартире был найден мертвым полковник Джилрой, командовавший экзекуцией на Хорсмонгер-лейн. Обстоятельства смерти полковника представлялись весьма загадочными — вроде бы закололся собственной шпагой, оставив краткую лаконичную записку. Супруга покойного пребывала в состоянии очевидного умопомешательства и утверждала, что видела как полковник вышел из кабинета и направился в сад. Как он мог вернуться и покончить счеты с жизнью, оставалось необъяснимым. Газеты писали о мистической предопределенности, проклятье дикарей и призраках-двойниках…

В те дни призраков-двойников в Лондоне встречалось удивительно много. К Гайд-парку приехал принц Альберт, собрал вокруг себя группу ошеломленных гуляющих и с глубочайшей печалью поведал, что Британия