Право учить. Повторение пройденного - Вероника Иванова

Женщина отметила моё промедление и тепло, но чуть грустно улыбнулась:

— Что, разочарован? Ожидал увидеть юную красотку, а нашёл старую мымру?

Я посмотрел на Навигатора, собирая все впечатления воедино, а потом выбрал из памяти подходящие к своим ощущениям строки:

Кому-то по душе весенний горький мёд,Кому-то — летних дней безумный хоровод.В саду мирских утех пересчитав тропинки,Я с радостью вкушу от осени щедрот!

Она качнула головой ещё на первых словах, но не решилась меня остановить, пока не отзвучала последняя строчка.

— Тебе знакомы стихи Иль-Хайина?

— Я прошёл много дорог, h’anu. И время текло быстрее, когда вместе с ним утекали в Вечность волшебные строки непревзойдённого поэта.

Иль-Хайин. Бродяга, мечтатель, воин и поэт, за неполные сорок лет проживший столько жизней, что их хватило бы на десяток людей. Взрослый мальчишка, раздавший своё сердце по кусочкам и ничуть не скорбящий об этом. Весельчак и философ, испивший вина во всех хирманах Южного Шема и за его пределами. Отважный защитник, смертельно раненый вражеским лучником во время осады Раккеша. Но говорят, что сама Тихая Госпожа Шет заслушивалась его стихами и не решилась отнять у мира это сокровище, а потому и по сей день поэт-мудрец бродит по пыльным дорогам Юга, веселя сердца и смущая сомнениями души...

— Тот, чьи уста легко рождают жемчужины, рассыпанные Весёлым Странником, чист помыслами, — торжественно заключила Навигатор. — Каковы бы ни были принятые тобой решения, они не будут оспорены.

— Я не смею этого требовать, h’anu: мной было совершено много других ошибок, не заслуживающих прощения.

— То, о чём ты рассказал мне, не нуждается в прощении. Но... ты хотел попробовать это?

Она протянула руку к стоящему рядом столику и достала из лакированной шкатулки кусочек лакомства.

— Так что же? Попробуешь?

Я сделал шаг вперёд. Сливовые глаза насмешливо скрылись за густым кружевом длинных ресниц. Чего вы ожидаете от меня, госпожа Навигатор?

Беру щепоть её пальцев своими и подношу ко рту. Аромат дыни бьёт в ноздри, кружа голову, а вязкая сладость обволакивает язык, который сначала осторожно, а потом всё смелее и смелее слизывает с чужой кожи сладкий сок.

— Ай-тай, какой внимательный мальчик: знает, как доставить старой женщине удовольствие! — Довольно щурится Навигатор, и я отвечаю:

Со вздохом, в котором всё же больше света, чем сумерек, она берёт ещё один ломтик дыни и теперь уже отправляет его себе в рот, дразняще облизывая пальцы.

— Не искушайте меня, h’anu, и не заставляйте забыть о разнице между нами!

— В чём же разница? Ты — мужчина, я — женщина, а боги не создают одно без другого, и значит мы — лишь половинки целого.

— В другое время я непременно сделал бы всё, чтобы снова и снова видеть улыбку в ваших глазах, h’anu, но я не принадлежу себе.

Она лукаво покачала головой:

— Ай-тай, какой совестливый мальчик, совсем как один мой знакомый. Только он не терпит сладости: ему бы с тобой повстречаться, да поучиться, как надлежит вести себя со зрелыми женщинами... Что ж, раз ты не можешь принадлежать себе, то на четверть часа я стану твоей госпожой. Нет, я не буду требовать сверх того, что уже получила, услышав давно забытые строки... Но если ты вспомнишь ещё несколько четверостиший Иль-Хайина, я буду твоей должницей. Всю оставшуюся жизнь.

— Неужели рядом с h’anu нет того, кто мог бы услаждать её слух?

— А кто усладит всё остальное? — Хохотнула Навигатор. — И что ты заладил: «h’anu», да «h’anu». С рождения я ношу имя Амира. Называй меня только так.

— Как пожелает прекрасная госпожа.

— Справьтесь у хозяина сего благословенного места, найдётся ли в его погребах вино моей родины, — велела она одной из стражниц, возвращаясь на подушки. — Я хочу вспомнить терпкую сладость Юга!

— Она всегда в вашем сердце, госпожа Амира. К тому же...

Каких бы щедрых благ ни принимал я в дар,В больном плену каких ни побывал бы чар,Для сердца моего, испившего все чаши,Нет сладости иной, чем милых губ нектар!

— Ай-тай, ты смущаешь мой покой своими речами, мальчик! Как нехорошо!

— Говорят, что покой сродни смерти, а значит, лишь пока кровь в наших жилах кипит, мы живы.

— И она будет кипеть ещё сильнее, как только мы разогреем её вином... Да сколько же можно ходить?

Спустя час взамен означенной «четверти», я начал уставать от общества громогласной, неутомимой на выдумки и подозрительно развеселившейся Амиры. А её рассказы о каком-то «нехорошем мальчике», которого она покинула буквально несколько дней назад, существенно меня утомили. С одной стороны, и хорошо, что героем нашего разговора был кто-то неприсутствующий в нашей компании, но с другой, вести осмысленную беседу, не имея представления о её предмете... По меньшей мере, неудобно. Тем более что в какой-то момент мне стало искренне жаль неизвестного молодого человека, если он вынужден встречаться с Навигатором чаще, чем раз в год. Я мысленно молил о спасении из цепких лап гостеприимной Амиры, и оно пришло. Спасение. Точнее, пришли они.

Когда на пороге комнаты появилась уже заметно округлившаяся фигура Лэни (а узкий корсаж, надетый поверх платья согласно местной моде, только подчёркивал начинающую тяжелеть молоком грудь и выступающий вперёд живот), разговор прервался сам собой, потому что началась война взглядов.

Йисини, в чью обязанность входила защита Навигатора, насторожнено уставились на незнакомку, да и сама Амира не преминула удивлённо и с видимым интересом уделить своё внимание вновь прибывшей. А уж лицо волчицы, которое я видел совершенно чётко и ясно, и вовсе изобразило целое представление.

Полукружья бровей рассеянно приподнялись, лиловый взгляд надменно и медленно прополз с одной стражницы на другую, завершил свой путь на громоздкой фигуре Навигатора, кою осмотрел особенно тщательно, а потом упёрся в меня и...

Скромно потупив очи (что никак не сочеталось с настроением только что проведённой рекогносцировки), Лэни проворковала:

— Уделит ли господин мгновение драгоценного времени своей недостойной служанке?

— Конечно, — быстро ответил я, выбираясь из подушек. — Сейчас.

Волчица удовлетворённо кивнула, повернулась, гордо вскидывая подбородок, и вышла из комнаты, напоследок полу-фыркнув, полу-тявкнув и ухитрившись вложить в этот звук немаленькую порцию презрения, которое могло относиться в равной степени и ко мне, и к моему случайному окружению, но уверен: предназначалось именно вашему покорному слуге.