Право учить. Повторение пройденного - Вероника Иванова

— Смотря какую, — хитро изогнулись тонкие губы маленького рта.

— Очень простую.

— Излагай.

— Помоги мне уничтожить источник этого зла.

Она помолчала, что-то перебирая в уме.

— Источник, говоришь... Что ж, сам напросился. Изволь! Ты его уничтожишь.

— Когда?

— Когда найдёшь.

— Но ты ведь знаешь, где его искать, верно? Так подскажи!

— Э, нет! — Шутливо погрозили мне пальчиком. — За один раз я исполняю только одну просьбу.

— За один раз? Значит, когда мы встретимся снова...

— Ты снова сможешь о чём-нибудь попросить. Если всё ещё будешь нуждаться в МОЕЙ помощи!

Звонкий смех рассыпался серебряными монетками по глади моря, поднимая рябь. Пресветлая Владычица, малолетняя мерзавка с русыми косами и чёрными, как ночь, глазами, исчезла. Но в отличие от Пустоты оставила о себе память: волна ударила мне в грудь. Нетерпеливо, упрямо. За ней пришла вторая, ещё сильнее и неукротимее. Я покачнулся, делая шаг назад и...

Нырнул под воду с головой, но всего лишь на один вдох, потому что чья-то твёрдая рука уверенно ухватила меня за рубашку и потащила к берегу.

Мэтт угрюмо кинул в костёр ещё несколько мотков сухих корней кустарника, обжившего прибрежные скалы, и спросил:

— Собирался утопиться?

— С чего ты взял?

Разложенная на камнях одежда медленно, но верно подсыхает в тепле огня, отражённого низкими сводами и стенами маленького грота, в котором мы укрылись от надвигающейся бури. Должно быть, штормить будет до самого рассвета, но это значит: погода изменится, и вместе с ней изменится и жизнь Вэлэссы. А может быть, и жизнь кое-кого ещё.

— Забрёл в воду почти по горлышко, да ещё и волн дождался. Между прочим, следующая уж точно накрыла бы тебя с головой и по камням протащила!

— Наверное.

Не спорю, протягивая ладони навстречу язычкам пламени. Маг неразборчиво ругается.

— Что-то случилось?

— Ничего.

— Так чем ты недоволен?

Молчание. Слишком долгое, чтобы быть настоящим ответом на мой вопрос.

— Ладно, не хочешь говорить об этом, скажи другое. Зачем ты пошёл за мной?

В тёмных глазах пляшут отсветы костра и светлячки недоумения, словно Мэтт считает: я и так всё знаю, но нарочно строю из себя простачка.

— Я спрашиваю совершенно серьёзно, без цели обидеть тебя или посмеяться над тобой. Мне нужно это знать.

— Просто так, — неохотно буркает маг.

— Просто так ничего не происходит. Любое событие имеет причину своего происхождения, правда, иногда она прячется слишком глубоко, чтобы быть очевидной. Ну же?

Упрямо отвернувшаяся светловолосая голова.

— Пойми, это не из любопытства! Я и так наделал кучу ошибок, в том числе и в отношении тебя... Больше не хочу ошибаться. Ты против?

Весёлое потрескивание хвороста. Гул моря, в очередной раз атакующего берег в бесплодной попытке отвоевать некогда утерянные просторы.

— Послушай, Мэтт. Наверное, мне нужно извиниться за наш последний разговор... Признаю, вспылил. Да, у меня были причины для дурного настроения, но я не должен был вымещать свою злость на тебе. Если сочтёшь возможным, прости.

Я вижу его профиль с упрямо заострившимся носом и плотно сжатыми губами. О чём сейчас думает молодой маг? С какими демонами борется в своей душе? Не узнаю, пока мысли не будут доверены словам, а значит, вынужден ждать, терпеливо и покорно.

Но долго ждать не приходится:

— Тогда и ты... прости.

— За что?

— Я кричал, что ты ни о ком не думаешь и ни за кого не волнуешься.

Беззаботно улыбаюсь:

— Возможно, так оно и есть.

— А ещё врёшь всё время.

— И это может быть верным.

— Ну зачем ты это делаешь?!

Наконец-то он снова смотрит мне в глаза, отчаянно и непонимающе.

— Что я делаю?

— Зачем ты прячешь свою боль? Ведь она есть в тебе, и её много, правда?

Настаёт мой черёд отвести взгляд. На мгновение.

— Есть. Но я не хочу, чтобы она стала болью ещё для кого-то.

— А разве не говорят: надо поделиться своими бедами, чтобы они уменьшились?

— Говорят. Но это не всегда возможно. И уж точно, не всегда помогает... — Стоп. Кажется, я расковырял искомую занозу. Теперь нужно её извлечь. — Но пробовать нужно. Ты пробовал?

— Вот ещё! У меня нет таких бед, чтобы...

— А я чувствую, что есть. Признаёшься?

— В чём я должен признаваться? — Мэтт переходит из нападения в оборону.

— В своих заблуждениях.

— У меня нет заблуждений!

— Позволь не согласиться. Есть. И наверняка, глупые.

— Да какое ты имеешь право...

— Никакого.

Маг осекается, растерянно хлопнув ресницами.

— Но...

— Я просто высказываю своё мнение. Оно не обязано быть правильным и подходящим для тебя. Но оно может помочь тебе изменить своё. Если пожелаешь, конечно.

Могу предположить, что его гложет. Уже догадываюсь. Но если он услышит своё горе в моём изложении, не поймёт и не простит. Нет, не меня, а само горе.

— Я...

Жду, глядя на покрывающиеся вуалью пепла веточки. И буду ждать хоть целую вечность: если я не смог спасти одну жизнь, то другую, находящуюся в моих ладонях, уже не упущу.

— Я видел, как она умирала.

Понятно. Подглядывал за мной и Юлеми. Мальчишка... Впрочем, ему это, похоже, пошло на пользу.

— Я видел твоё лицо. Оно... Ты словно был с ней у самого Порога, а потом шагнул за него. Почему?

— Малышку кто-то должен был проводить, чтобы ей не было страшно и одиноко.

— Но почему ты?

— Потому что ничем другим я помочь не мог.

— Я не об этом! — Отчаянный возглас. — Зачем ты открыл своё сердце ради...

— Такой мелочи, как умирающий ребёнок? В самом деле, зачем? Ни выгоды, ни удовольствия... А ты не допускаешь мысли, что с открытым сердцем легче жить, чем запираясь на засовы?

— Нет! — Почти выкрикнул Мэтт. — Не легче! Я тоже...

— Открыл сердце как-то раз, но не тому человеку. Понимаю. Так бывает. Но глупо обижаться на зимние холода, когда знаешь: будут и страстная весна, и знойное лето, и щедрая осень. Не надо переносить разочарования в будущее. Оставь их прошлому.

— Но это так трудно!

— Знаю.

Я потянулся и потрогал рубашку. Почти сухая. Скоро можно будет одеться. Хоть наступившая ночь и тёплая, а спать на ворохе сухих водорослей всё же приятнее в одежде, нежели голышом.

— И как же быть?

— Позволить времени всё расставить по местам... Наставница была твоей первой любовью, да?

Мэтт молча кивнул.

— В каком возрасте ты поступил к ней в обучение?

— Мне как раз исполнилось двенадцать.

— И сначала ты видел в ней мать, а потом, когда чуть повзрослел, начал находить в её снисходительности и опеке совсем другие оттенки чувства. Верно?