Не сотвори себе кумира - Иван Ефимов

– Как в первый раз? Из-за какого портрета?

– Первый-то раз приходил один еще в сорок первом… А с портретом вышло так: мой меньшой кончал десятилетку и увлекался фотографией в школьном кружке. Вот он как-то возьми да и увеличь твою карточку, что прислал ты еще задолго до войны. Портрет получился хороший, я сделал для него рамку и повесил в переднем углу, чуть не с иконами рядом… Вот он увидел этот портрет и привязался: когда и откуда взялся? Почему так почетно храните, да еще на видном месте? Разыскали ребята ту старую пожелтевшую фотографию и объяснили, как получился портрет. И все равно не успокоился: «Зачем храните, ведь он-враг народа?!» А я ему: «Вам враг, а мне почти брат, где хочу, там и вешаю».-«А лучше вам убрать его подальше»,- посоветовал он. Вскоре все же портрет мы убрали и спрятали. Не ровен час…

Родной мой Михаил Тимофеевич… Совесть его была чиста, как и душа, воспитанная долгой и нелегкой жизнью крестьянина, в трудном одиночестве поднявшего на ноги большую семью. Ведь свою жену Анну он потерял рано.

– Да ты не расстраивайся,- успокоил он меня, понимая, как я воспринял его неприятное сообщение.- Все обошлось, и все обойдется.

Так велись поиски беглого «врага народа». Дорого же он стоил нашим опричникам! И как же велик этот аппарат бездельников, и во сколько же он обходится налогоплательщикам?!

…В том же пятьдесят втором году я перешел на работу в плановый отдел НИИ имени академика А. Н. Крылова, но пробыл там менее полугода.

Зайдя однажды по делу в отдел за своим спецчемоданом, среди сотрудников, всегда толпившихся там, я вдруг увидел знакомую женщину. Увидел, и… сердце ушло в пятки. Она тоже заметила меня и, как мне показалось, равнодушно кивнула. То была Галя Кузнецова, соседка и подруга моей племянницы Шуры, жившая до войны со своей матерью и сестрой прямо под нами, то есть под комнатой, где я поселился в семье Поли сразу же после побега. Галина знала меня с тридцатых годов, знала и о моем несчастье в 1937 году… Увидев ее, я тут же понял, что должен как можно скорее бежать из института.

На другой же день, выдвинув какой-то благовидный предлог, я перевелся в одно из конструкторских бюро нашего главка. И не напрасно: после реабилитации мне рассказали, что в те дни, когда я столкнулся с Кузнецовой, одному из моих родственников она якобы сказала при встрече:

– Пусть Иван Иванович уходит из института. Иначе ему может быть худо!..-Она даже не знала тогда, что я живу под чужим именем.

Сердце-вещун: оно всегда мне подсказывало правильный выход из явно провального положения.

В течение послевоенного десятилетия вспышки преследования советских людей, огульных обвинений и арестов наблюдались не однажды. Памятным для ленинградцев останется так называемое «ленинградское дело», когда были расстреляны многие руководители Ленинграда, а тысячи ни в чем не повинных руководителей рангом поменьше были сняты с работы и исключены из партии, репрессированы. Памятным останется и липовое «дело врачей-отравителей», состряпанное НКВД в 1952 году, а также многолетний психоз борьбы с космополитизмом, охвативший страну в конце сороковых годов, в результате чего возник «железный занавес» между Востоком и Западом.

И вся эта истерия человеконенавистничества как в партии, так и в стране велась якобы от имени и в интересах партии и советского народа… А в сущности это была всего лишь подлая ширма для прикрытия безудержной борьбы Сталина за упрочение непререкаемой личной власти!

Неожиданная смерть Сталина была воспринята партией и народом как величайшая утрата. Горе было искренним и всеобщим, и трудно было свыкнуться поначалу с мыслью, что кумира больше нет и не будет… Но иного чувства и представить невозможно. Сталин был для всех «Лениным сегодня!». Так было установлено и затвержено во всей официальной публицистике, истории, наглядной агитации, художественной литературе, драматургии, поэзии – во всех видах искусства! Этой догмы держались гении и бездари, таланты и приспособленцы, всеми силами выцарапывая себе Сталинские премии, почет и славу…

Писатель с мировым именем А. Н. Толстой в угоду требованиям времени прервал свою знаменитую трилогию «Хождение по мукам», чтобы срочно написать и издать в 1937 году повесть «Хлеб»-хвалебный гимн Сталину и Ворошилову. Менее чем через год он был обласкан, выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР и избран… от Старорусского избирательного округа. Как и когда он стал «земляком» староруссцев, никому не известно.

Сотни лукавых историков становились кандидатами наук, а затем и докторами не за полезный вклад в общественную историю, а за удачное извращение фактов, за подтасовку, за умелое восхваление «талантов» Сталина и его «звездной» роли на земле.

Дети, едва начав говорить, заучивали, как молитву, бездарные стишки вроде: «Я Сталина не знаю, но я его люблю!» Странная заочная любовь! Кто мог осмелиться говорить иначе?! Талантливый поэт или писатель, ни разу не упомянувший в своих произведениях имени Сталина, на многие годы уходил в небытие: его произведения не печатались, а случайно увидевшие свет – замалчивались. В 1937 году сотни таких писателей и поэтов оказались в тюрьмах и концлагерях, где в большинстве своем и погибли с клеймом «врага народа». Так было при Сталине.

Его странную смерть я воспринял как избавление от затянувшейся страшной болезни, которая и меня давила все эти годы. Так же восприняли ее многие сотни тысяч коммунистов и рядовых граждан, невинно пострадавшие при нем. Показалось лишь странным само его умирание. Впрочем, наше поколение помнило множество странных смертей. Странно умер Серго Орджоникидзе, и странно был убит Сергей Миронович Киров. Странно ушел из мира смертельный враг Сталина Троцкий, и странно умер вдали от родины верный ленинец – дипломат Раскольников…

Но постепенно, иногда спустя многие десятилетия, люди начинают узнавать обо всем странном. Они узнают многое из того, что еще не знаем мы, ныне живущие, узнают потому, что прошлое, каким бы оно ни было, не может убрать всех своих следов, и по ним люди восстанавливают истину, создают подлинную историю. Но это будет, видимо, после нас…

Смерть Сталина и ликвидация Берии в самом скором времени принесли и ощутимые благие перемены: прекратилась незримая слежка за людьми, стало меньше беззаконий. Незадолго до XX съезда партии оставшиеся в живых безвинно осужденные стали выходить из тюрем, лагерей, возвращаться из ссылки на свободу. Все дышало надеждой на новые, лучшие времена.

В феврале 1956 года состоялся XX съезд партии, и в народе поползли слухи о том, будто сразу же после официального закрытия съезда и ухода иностранных гостей состоялось закрытое заседание, на котором Первый секретарь ЦК Никита Сергеевич Хрущев сделал специальный доклад, разоблачающий беззакония, произвол и злоупотребления властью в период господства Сталина.