Любовь против (не)любви - Салма Кальк

Джейми молчал — неужели задумался?

— Что ей надо-то? — спросил он неуверенно.

— Представления не имею, — покачала головой Бранвен. — Вот она, у неё и спрашивай.

Джейми уставился на Катерину — не понимая.

— Кэт… тебе что от меня надо? — произнёс он, сам изумляясь своим словам.

— От тебя? Чтоб держался подальше, молча, — фыркнула Катерина.

— Нет, чтобы… ну… лечить.

— Ничего от тебя не надо, — а что с него взять, кроме соплей, анализов да гадких слов?

— Значит, думай сам, — усмехнулась Бранвен, — что такого ты сможешь ей предложить, чтоб она не отказалась. Умереть ты не умер, жить будешь, а вот насколько хорошо — это уже теперь как сам решишь.

— Кэт… — проговорил он, глядя в пол, а потом даже и взгляд поднял.

И была в том взгляде растерянность — как это, он зависит — от неё? Вот от неё?

— Ты подумай хорошо, — сказала Катерина. — Ты ведь правда думал всё то, что говорил мне. Нужна ли тебе от меня помощь — или так справишься.

— Мы оставим юношу подумать, — усмехнулась Бранвен.

Ужин Джейми унесли в его покои, и Рональд, кажется, был где-то с ним, вот и ладно. А остальные после общей трапезы пошли в гостиную Джона пропустить по стаканчику на ночь — так он сказал, когда приглашал.

К стаканчикам принесли рассыпчатое печенье, сыр и груши, и кувшин шиповникового отвара — для Катерины. Бранвен рассказала про состояние Джейми.

— Он достаточно зол на всё и вся, чтобы не сдаваться, и злость сейчас помогает ему, — говорила сова. — Если он будет пытаться встать и пойти, то рано или поздно пойдёт. А то лечение, о котором я говорила, способно ускорить выздоровление.

Отец Мэтью пробормотал что-то о том, что неужели в этот раз все недобрые качества Джейми пойдут ему на пользу?

Вошёл Рональд, тихо сел подле отца Мэтью. Не сводил глаз с Катерины.

— Скажите, отче, почему на нас всё это обрушилось? — спросил он.

— Почему же ты, Рональд, решил, что — на нас? На кого это — на нас? — Священник испытующе взглянул в его голубые глаза.

— На нас на всех, — не смутился Рональд.

— Всем досталось по-разному.

— Дядюшка обездвижен, Джейми почти обездвижен — за что им?

— Может, и было, за что, о том не нам судить, свыше виднее. Наверное, им было на роду написано — пострадать.

— А тётушке Маргарет — так страшно умереть?

— А ваша тётушка Маргарет из простого возвращенца стала неплохой такой тёмной тварью, — усмехнулся Жиль. — Такое почти невозможно упокоить без магии, нужно обладать очень твёрдым духом и очень чистыми помыслами. Скажем, я бы без магической силы не взялся.

— Что такое тёмная тварь? — спросил Джон.

Катерине тоже было интересно.

— Порождение Предвечной Тьмы, которая идёт бок о бок с Первозданным Светом, — пожал плечами Жиль. — Тёмные твари зачастую выглядят, как люди, более того, как люди, знакомые нам и любимые нами. Простой возвращенец идёт решить какой-то свой больной вопрос, а тёмная тварь — уже ради самого процесса. Тёмной твари нужно питаться — жизненной силой. Поэтому она будет забирать, уводить и пожирать. Ваша леди Маргарет не ограничилась парой служанок, она ж и сына увела, причем первенца. Хорошо ещё, он как-то смог не встать рядом с ней, а хотя бы просто отстраниться, скольких он увёл? Одного? А потом, похоже, опомнился, когда увидел, что натворил.

— Он такой, да, — вздохнула Катерина. — Может натворить, а потом опомниться. Мог.

— Все могут, наверное? — вкрадчиво произнёс Рональд.

— Увы, — картинно развёл руками Жиль. — Если б все, то это явление здесь у вас не достигло бы таких угрожающих размеров. Ну, увели бы пару-тройку, и успокоились. И само бы сошло на нет. А ваша серьёзная ситуация требовала серьёзных мер. Вот скажи, Джон, почему ты рискнул отпугнуть леди своей кровью?

— Потому что любил, — вздохнул Джон. — И не хотел, чтобы это вот создание, в которое превратилась наша мать, отняло у меня воспоминания обо всём хорошем, что было в детстве. И я никак не могу понять, что сподвигло её возвращаться и вредить нам всем.

— Беспокоилась о том, как вы здесь будете жить? — усмехнулась Катерина.

Она очень хорошо вспомнила свою беспомощность под потолком родной квартиры — смотреть, как дети делают глупости, и не иметь возможности это прекратить! Да они же без неё пропадут! Перессорятся, расстанутся, окажутся каждый один-одинёшенек…

Но ведь… не пропали, наверное? Эх, как жаль, что нельзя узнать об этом точно! Хоть одним бы глазком посмотреть на детей…

Вот, вздохнула она про себя, леди Маргарет, наверное, тоже так думала. Как тут без неё муж, дети и камеристки. И груши на кухне.

— Наверное, она здесь всё и всех любила… ну, как могла. И была не в силах расстаться, — тихо сказала она.

— Да какая ж тут любовь, — фыркнул Жиль. — Рискнуть спасением души для родных и домочадцев? Вряд ли это от большой любви, разве что — к самой себе.

О да, Катерине доводилось слышать, что она — эгоистка. Что она заставляет детей жить не так, как им самим нужно, а как ей удобно. Наверное, те люди, кто говорил ей, были правы. Наверное, она и впрямь эгоистка. Была. Потому что здесь она никого не заставляет. Здесь её слова не имеют почти никакого веса — ну, кроме вопросов хозяйства, и то есть люди намного более опытные, она просто выше по статусу, вот и спрашивают.

Мысли причиняли боль. Но куда же от них деться-то? И наверное, не просто так пришли, а для чего-то…

Катерина так глубоко ушла в себя, что не следила за разговором и очнулась только когда услышала своё имя.

— Да, вашему мальчику можно немного помочь. Процедура не из приятных, но действенная, — говорила Бранвен. — Если Кэтрин возьмётся — я подскажу, как работать с веществом и как обезопасить себя от него в момент процедуры.

— Ей не повредит? — встревожился Жиль. — Катрин, ты вообще в порядке? Ты тиха и молчалива, ты не указываешь, как поступать, не говоришь, как правильно и не задаёшь вопросов. Почему?

— Не поверишь — устала, — улыбнулась Катерина, вышло слабо.

Эх, никто ни здесь, ни дома не спрашивал — а как она, всё ли с ней хорошо. Работает, всё делает — и ладно. Только вот Рой немного… и Жиль.

Жиль сел рядом на лавку и взял её руку в свои. И она ощутила его силу — тёплым ручейком.

— И впрямь устала, — он осторожно поглаживал её ладонь, она надеялась, что под столом не видно.

Тем временем Джон