Тюрьма и воля - Михаил Ходорковский

Мысль, что интересы страны для них лишь разменная карта, мне в голову не приходила. Я к этому не был готов в результате всего своего предыдущего опыта. Я знал: люди зарабатывают «на росте», люди, действуя в интересах страны, «не забывают себя».

Но действовать ради своих интересов, вопреки интересам страны? Это измена! В ее прямом и неприкрытом смысле. Люди могут что-то недопонимать, неправильно оценивать. Но понимая… Нет, я на это не закладывался. Увы.

Что же касается того, что вы называете «экспансией группы» в гуманитарную сферу, в политику, то это на самом деле не элементы «зловещего плана», а обычный для среднего возраста поиск себя в иных сферах.

Нам всем было ясно: в большом бизнесе наше время заканчивается. Уже не интересно, нужны профессионалы, более молодые и образованные. Еще пять-семь лет — и все. Поэтому каждый начал выстраивать собственное будущее на послебизнес-период. В политике, в образовании или, как я, в общественной деятельности.

Естественно, была и идеология, включая расширение фактических полномочий парламента, поскольку я видел, как это работает в США, и считал (и считаю) модель пригодной для России. Что же касается собственного политического будущего, я смотрел на него более чем трезво, рассматривая как определенную форму общественной работы, которой можно заниматься менее интенсивно, чем бизнесом.

Людям, не имевшим доступа к по-настоящему большим деньгам, бывает трудно понять: денег может быть слишком много, поскольку большие деньги — это большая ответственность. От нее устаешь. А удовольствия, которые можно купить за большие деньги, нужны далеко не всем. Ну не всем нужны яхты, футбольные клубы, дворцы в разных концах света или золотые унитазы!

Зачем же держаться за дело, где ты уже достиг своего потолка? Ради денег? Они не нужны. Хочется заниматься тем, что интересно.

К слову, место президента, и даже премьера, — большая ответственность и тяжелая ноша для более-менее порядочного человека. На такую ношу можно согласиться, только ощущая собственное призвание, которого, например, у меня нет. Не хочу я разгребать авгиевы конюшни, ощущая всеобщую «нелюбовь». Мне лично нравится благодарный труд для тех людей, которые готовы понять и оценить. Пусть это звучит эгоистично, но зато — честно.

Вот поэтому я видел себя именно в общественной сфере, в образовании, в работе с единомышленниками и в интересах сравнительно небольшого слоя людей — интеллигенции, «креативного класса», тех, кто может и хочет приложить усилия, чтобы жить по-человечески.

Я убежден, что именно такая прослойка способна изменить жизнь всей страны. Лидерство — удел 10–15, пусть 20 % населения. Не больше. Толпа — консервативна.

Движение вперед — результат сознательных усилий ответственной элиты, ее организующего и воспитывающего воздействия на общество. Но для начала сама элита должна осознать себя, свои цели, свою ответственность за страну, за свой народ.

Собственно, вот этот первый шаг и представлял для меня основной интерес. Я ведь совсем не святой и не ангел. Эгоизм мне не чужд, и заниматься хотелось тем, чем нравится, общаться с теми, с кем хочется. Для политика это непозволительная роскошь. Для общественного деятеля — вполне возможно.

Вот смысл моего выбора своего будущего. Жизнь оказалась сложнее. Встал вопрос чести и долга. По сравнению с ним все остальное ушло. Высокие слова? Возможно. Но по-другому я не мыслю.

Драка

К выступлению 19 февраля 2003 года на встрече с Путиным по вопросу коррупции меня «сподвигли» интересы бизнеса. Ключевых проблем было две: чиновники оборзели и стали требовать гигантские, многомиллионные суммы прямо себе в карман, а не на какие-либо гуманитарные или политические цели, как было раньше.

Делать подобные платежи — не только заведомое преступление в чистом виде, но и то, что невозможно протащить через независимый совет директоров компании, через аудиторов и финансовых контролеров-иностранцев, поскольку у них в странах приняты законы о запрете на международную коррупцию.

Но это только половина проблемы. Вторая половина — то, что аналогичные законы распространили и на русский менеджмент компаний, выходящих на IPO.

Подписать такое и «повиснуть» на рисках западного правосудия? Никогда в жизни. Там наши реалии никого не волнуют.

Однако можете не верить, но проблемы бизнеса стали не единственной причиной моего демарша. Крайнее беспокойство вызывал факт, что коррупция стала превращаться в системную.

Что я под этим понимаю?

Любая коррупция — плохо. Но когда она сопровождает обычные, нормальные бизнес-решения, «отщипывая кусочек» от прибыли, ситуация не является критичной. Гораздо хуже, когда масштабы коррупции, размер коррупционных поборов вырастают настолько, что бизнес-решения принимаются, исходя, во-первых, из коррупционной составляющей.

Но и это лишь промежуточная стадия. Полностью системной коррупцию я называю тогда, когда она становится целью бизнес-проектов. Их единственным реальным смыслом.

Идет ли речь о дороге, трубе или месторождении — они лишь предлог для очередного «распила». Такая коррупция не тормозит, а уничтожает экономику.

Собственно, это я и пытался донести до президента. Как и то, что люди, поставившие перед собой такие задачи, не должны стоять у руля, диктовать важнейшие государственные решения. Увы, Путин уже все решил. Как? Сегодня это понятно всем.

Вопрос о котировках российских компаний действительно стоял в связи с общей нестабильностью законодательства и правоприменительной практики. Особенно в области налогообложения.

Мы подошли к нему очень серьезно. Собрали сильную команду, подготовили целый ряд законодательных инициатив, часть — совместно с правительством, часть — в спорах с ним. Речь шла и об отказе от Соглашения о разделе продукции (кроме шельфовых проектов), и о равном доступе к трубе «Транснефти», и о твердой шкале пошлин в зависимости от мировых цен на нефть. И множестве других подобных актов.

Мы участвовали в парламентских слушаниях (а иногда и организовывали их), работали на уровне экспертов Госдумы. А мой товарищ — Владимир Дубов — вообще решил уйти из бизнеса в законотворческий процесс, чтобы помочь практическим опытом, в результате чего был избран депутатом Госдумы и работал в налоговом подкомитете. Так что корпоративные проблемы мы решали все-таки более системно, чем путем разговора с президентом.

Волошин и Абрамович

Что касается Александра Волошина, то да, я ему доверял и просил уточнить у Путина, хочет ли он, чтобы мое выступление (а его основное содержание было известно Волошину) на той встрече бизнесменов с президентом прозвучало при журналистах. Я видел, как он обсуждал что-то с президентом, прежде чем подойти и подтвердить мне порядок проведения мероприятия.