Мое обретение полюса - Фредерик Кук

Я вернулся в отель. До моего сознания довели, что корреспонденты, представляющие крупнейшие дневные газеты и журналы всего мира, ожидают меня. Не смогу ли я принять их? Я спустился вниз по лестнице, и в течение часа меня забрасывали вопросами. Они звучали словно выстрелы, на многих языках, и лишь время от времени знакомые английские слова проникали в мой мозг, потрясая его.

Потом мне сказали, что я держался спокойно и хорошо владел собой. Действительно ли я прошел через пространство Земли площадью 30 тысяч квадратных миль? Достаточно ли умело я определял свое местоположение? Возможно ли, что я мог придумать обсервации? Если бы я целиком и полностью владел собой, я полагаю, что своевременно обратил бы внимание на эти сигналы сомнения. Не удивительно, что я был ошарашен всем происходящим до такой степени, что сознание, способное своей секретной службой улавливать все нюансы поставленных вопросов, на чем-то не фиксировало моего внимания. Когда я читал собственные ответы на эти вопросы, то удивлялся ясности одних и прозрачности других ответов, и только мое смущение ответственно, если меня правильно цитировали, за абсурдность иных ответов. У меня сохранились смутные воспоминания о банкете в Сити-холл, который состоялся в тот же вечер. Я говорил без всякой определенной цели. Были речи, тосты, мои ответы. Насколько помнится, главной темой был Северный полюс, однако я чувствовал себя настолько смущенным всем происходящим, что никогда еще не был в своих мыслях так далек от него. Если я и вспоминал о полюсе время от времени, то не мог не думать при этом, что мне следует поскорее убраться с банкета, но так, чтобы не оскорбить собравшихся. Атмосфера возбуждения изо дня в день угнетала и сокрушала меня.

Все мое время было посвящено консультациям, приемам, ленчам и обедам, в промежутках между которыми были лишь лихорадочные попытки ответить на накапливающиеся с невероятной скоростью телеграммы. Мой старый друг, господин Е. Г. Викофф, взял на себя некоторые связанные с этим заботы. Я не знал покоя ни днем, ни ночью и даже во сне. Я спал не более пяти часов в сутки, если только эти часы можно назвать сном.

Передышкой от этой суматохи стал вечер, проведенный мной в летнем дворце короля Фредерика, где я обедал с королевской семьей в присутствии многих почетных гостей. Все были так добры ко мне, обстановка была настолько непринужденной, что я чувствовал себя уверенно.

Помню, как после обеда члены королевской семьи окружили меня у фортепьяно и засыпали вопросами. Впервые я почувствовал себя непринужденно. Я рассказывал им о диких животных и волнующей охоте на Севере. В остальном мы говорили о самых обыденных вещах и редко упоминали о Северном полюсе.

Вернувшись в отель после полуночи, я беседовал с ныне покойным капитаном Ховгардом и профессором Олафсеном — секретарем Географического общества.

Я отчетливо помню тот день, когда ректор университета, профессор Тори, и профессор Элис Стремгрен сообщил мне, что университет желает вручить мне почетную награду. Профессор Стремгрен расспрашивал меня о методах обсерваций, и я подробно рассказал ему об этом. Он верил моим заявлениям. Мне вовсе не приходило в голову беспокоиться об абсолютных и детальных доказательствах. Я был уверен в собственной правоте. Я знал, что был так же точен и аккуратен в своих научных наблюдениях, как и всякий другой исследователь.

Первый публичный отчет о своем достижении я изложил вечером 7 сентября Географическому обществу в присутствии короля и королевы, членов королевской семьи и выдающихся граждан города Копенгагена. Предварительно я подготовил и частично записал текст своего доклада. В остальном я говорил экспромтом. Я ограничил свое выступление кратким отчетом, полагая, что значительная часть аудитории могла не понимать по-английски. Все слушали очень внимательно, и это доверие, казалось, служило доказательством того, что факты, приводимые мной, принимались всерьез.

Не подозревая, что мне собираются вручить медаль, я после выступления спустился со сцены. Тут я столкнулся с кронпринцем, который поднимался мне навстречу. Он обратился ко мне, но я не понял его, спустился в зал и встал перед сценой. Принц смутился оттого, что я не понял его, однако развернул бумагу и начал зачитывать приветственную речь. Сбитый с толку, я слушал, стоя внизу. Не помню, поднялся ли я снова на сцену и ответил принцу, или принял медаль там же, где стоял.

Несколько дней я занимался тем, что отвечал на письма и телеграммы, посещал обязательные общественные мероприятия. Целый день, помню, надписывал автографы для членов королевской семьи. Наконец я увидел, что мои дела достаточно прояснились. Я мог съездить в Брюссель, успеть вернуться в Копенгаген и пораньше отправиться домой.

Итак, я представил доклад Географическому обществу, удовлетворил аппетиты репортеров — они забросали меня должным образом вопросами и набили материалами свои портфели — и теперь, уставший до смерти, страдая от бессонницы, с удовольствием взирал на перспективу отъезда. По этой причине я не принял приглашение на банкет, который газета «Политикен» устраивала иностранным корреспондентам в ресторане «Тиволи».

Однако устроители настаивали, чтобы я приехал хотя бы минут на пять, и обещали не мучить меня интервью. Пришлось все же поехать. Я устало слушал речи, которые произносились на разных языках, и не испытывал никакого волнения при звуках аплодисментов. В то время как представитель «Матэн» говорил что-то по-французски, кто-то тихо подошел ко мне и положил телеграмму рядом с моей тарелкой. Я увидел, что со всех сторон в зале появились служители с телеграммами в руках, которые они клали рядом с тарелками различных репортеров. Человек из «Матэн» смолк, все стали читать телеграммы. Мертвая тишина воцарилась в зале. Можно было слышать дыхание людей. Это было первое послание Пири, которое гласило: «Звездно-полосатый флаг пригвожден к полюсу!»

Я сразу же поверил тому, что было написано в телеграмме. «Наконёц-то он добрался туда», — подумал я. Справа и слева от меня люди обсуждали новость. Кто-то заявил, что это мистификация. Я узнал фразеологию Пири. Я понимал, что телеграфисты вдоль побережья Лабрадора слишком хорошо знали Пири и устроить подобную шутку было невозможно. Я сказал об этом собравшимся. Речи продолжались, никто не упоминал послания Пири, однако сам воздух, казалось, был наэлектризован.

Насколько я способен анализировать свои чувства, могу сказать, что не испытывал ни ревности, ни сожаления. Я размышлял о многолетних усилиях Пири и был рад его успеху. Да, я не испытывал никакой ревности. Я думал, что, невзирая на всю тщетность самого факта покорения полюса, путешествие Пири должно иметь огромное научное значение. Весьма вероятно, что он открыл новые земли и положил на карту новые ледовые моря. «Славы хватит на двоих», — сказал я репортерам.