Счастливый билет - Маурин Ли

— Да, но где взять деньги? — угрюмо поинтересовался Фергюс. — Надо быть круглым дураком, чтобы выложить сотню тысяч фунтов, не имея надежды вернуть их в ближайшие годы. Имейте в виду, что я готов выступить в роли такого дурака, но у меня хватит денег только на договор аренды земли.

— Моя мама часто говорила: «У дурака деньги долго не держатся». — Лиза приняла мгновенное решение. Если Фергюс готов рискнуть своими деньгами, то и она тоже. — Я выкуплю второй договор, но для начала мне хотелось бы побывать на фабрике и своими глазами увидеть, что там к чему. И еще я была бы вам очень благодарна, если бы вы не упоминали мое имя, по крайней мере, пока. Я позвоню вам завтра после полудня.

Вместо того чтобы прямиком направиться домой, Лиза зашла в паб «Красный лев» и заказала «завтрак пахаря»[111]. Если она пропустит обед в Феррис-Холле, то, быть может, к тому времени, как она вернется, гости Тони разъедутся.

Подъезжая через несколько часов к особняку, Лиза с облегчением увидела, что их машин рядом с домом уже не было.

Заслышав ее шаги, в холл спустился Тони, и Лиза устало взглянула на него. Он ничем не выдал, что совсем недавно стал свидетелем того, как его жена занимается любовью с другим мужчиной. Собственно говоря, Тони выглядел необычайно довольным, и на его бледных щеках цвел жаркий румянец.

— Я скоро возвращаюсь в Лондон, дорогая. Хочешь поехать со мной?

— Нет, у меня завтра есть кое-какие дела в Броксли, — ответила Лиза.

В доме не было никого, кроме Мэйсонов. Момент для обсуждения развода казался самым подходящим, но Лиза вдруг поняла, что колеблется. Она должна иметь возможность в течение нескольких недель находиться в Феррис-Холле, поскольку вся их авантюра со «Спринг инжиниринг» пока висела в воздухе. Развод может подождать. Поэтому она улыбнулась Тони и сказала:

— Думаю, мне лучше прилечь. Прошлой ночью я не сомкнула глаз.

Не успели эти слова сорваться с ее губ, как Лиза сообразила, что сказала чистую правду! Ей стоило невероятных усилий сохранить невозмутимый вид. Тони обронил что-то насчет того, что уже уедет к тому времени, как она проснется, и Лиза вбежала к себе в комнату и, задыхаясь от смеха, повалилась на кровать. «Лучше смеяться, чем плакать», — подумала она, немного успокоившись, хотя заплакать было так легко, когда она размышляла о том, во что превратила собственную жизнь.

Запахи и удушливая жара на фабрике «Спринг инжиниринг» были невыносимыми. Пока молоденькая секретарша вела Лизу по фабричным цехам в кабинет директора, та едва не задохнулась, хотя шум, пожалуй, был все-таки хуже жары и вони — гулкий, монотонный грохот, который, казалось, эхом отражался от грязных кирпичных стен. Лиза пробыла здесь всего несколько минут, но под мышками у нее уже расплывались влажные пятна, а шея взмокла в белоснежном воротничке блузки, которая еще сегодня утром была свежей и безупречно чистой.

Лизе понадобилось много времени, чтобы выбрать подходящий наряд. Она не хотела, чтобы подумали, будто она специально готовилась к визиту в бедный район и потому оделась очень скромно. С другой стороны, было бы оскорблением явиться на фабрику в платье от модного модельера, которое стоило больше, чем рабочие зарабатывают за месяц. В конце концов Лиза остановилась на простом черном костюме и накрахмаленной белой блузке. Теперь эта блузка уже не выглядела свежей и накрахмаленной. Лиза решила не укладывать волосы в сложную прическу, а просто зачесала их назад, заправив под цветную ленту.

Секретарша остановилась у двери в стеклянной секции, огораживающей угол здания.

— Это кабинет мистера Окстона.

Мистер Окстон был директором, и хотя секретарша звонила ему, чтобы предупредить о визите Лизы, при виде посетительницы он нервно вскочил на ноги, опрокинув при этом пустой стаканчик на столе. Крыши в комнате не было, посему запах здесь стоял столь же едкий, как и в цеху. К нему примешивался какой-то аромат, который Лиза поначалу не смогла распознать.

— Здравствуйте, леди Элизабет. Для нас это большая честь. — Но директор отнюдь не выглядел польщенным. Откровенно говоря, он казался растерянным.

— Прошу вас не называть меня так, — мягко попросила Лиза. — Я чувствую себя неловко.

— Как… как же мне тогда обращаться к вам? — запинаясь, пробормотал мистер Окстон.

— Простите, как вас зовут?

— Артур.

— Давайте я буду звать вас Артуром, а вы меня — Лизой. Договорились?

Они пожали друг другу руки, и она поразилась тому, что его ладонь оказалась липкой и влажной на ощупь. Кроме того, директор фабрики явно нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке. Пожилой сутулый мужчина, с вялыми и невыразительными чертами лица, свидетельствующими о слабом характере, давно перешагнул пенсионный рубеж. На нем была спецовка цвета хаки и полосатые испачканные брюки.

— Чем могу быть вам полезен, леди… э-э… Лиза?

— Я просто пришла взглянуть на фабрику, — пояснила она. — То есть если я никому не помешаю своим присутствием.

Артур помолчал, и она вдруг спросила себя: а что делать, если он и впрямь заявит, что ее присутствие здесь нежелательно, и посоветует ей убираться к чертовой матери? Но вместо этого Артур снял телефонную трубку и набрал две цифры.

— Ты не мог бы зайти ко мне, Джим?

Пока они ждали, директор переминался с ноги на ногу, не говоря ни слова. При этом он то и дело облизывал губы и бросал отчаянно-тоскливые взгляды на верхний ящик своего стола, и Лиза вдруг поняла, в чем заключается причина его неестественного возбуждения, и узнала запах, стоящий в кабинете. Артур Окстон пил, хотя не было еще и девяти часов утра. Он буквально умирал, так ему хотелось отхлебнуть из бутылки, которая наверняка хранилась у него в столе.

Раздался быстрый стук в дверь, и в кабинет, не дожидаясь ответа, вошел еще один человек — широкоплечий мужчина с прямой спиной. Ему было около пятидесяти лет, у него было приятное лицо и спокойные карие глаза. Темные вьющиеся волосы, слегка тронутые сединой, были подстрижены коротко, без малейшего намека на модную прическу. На нем была темно-синяя спецовка, джинсы и рубашка-апаш с открытым воротом.

Артур Окстон с явным облегчением произнес:

— Джим, это — леди Элизабет Молино — Лиза. Лиза хотела бы осмотреться. — Торопливо взмахнув рукой в сторону вошедшего, он пробормотал: — Джим Харрисон, начальник цеха. — После чего буквально вытолкал их за дверь, явно спеша избавиться от них как можно скорее.

— Вы пришли произвести оценку и узнать, сколько мы стоим? — саркастически осведомился начальник цеха.

Он говорил медленно, чуть хрипловатым голосом, с едва заметным йоркширским акцентом, и не сделал попытки пожать ей руку.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — с негодованием ответила Лиза, ошеломленная его тоном, в котором сквозила горечь, и неприкрытой ненавистью, написанной у него на лице. — Я пришла сюда только ради того, о чем только что говорила, другими словами, чтобы осмотреться.

— В таком случае, нам сюда.

Джим Харрисон шагал так стремительно — Лиза не сомневалась, что он делает это намеренно, — что ей приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него. Время от времени он бормотал:

— Инструментальная кладовая. — Или: — Складские помещения.

— Все очень запущено, — вырвалось у Лизы в какой-то момент, и Джим Харрисон резко обернулся к ней. Глаза его пылали, и она испуганно отпрянула.

— Держатели акций — мастера по изъятию денег из компаний, но они отнюдь не спешат вкладывать их обратно, — раздраженно заявил он, остановившись перед большим станком, изъеденным ржавчиной. — Видите? — Джим указал на пластинку, прикрученную спереди. Лиза разобрала на ней название производителя и дату выпуска — 1925 год. — Как раз тогда и был сделан этот токарный станок, в тысяча девятьсот двадцать пятом году. А ведь современный станок выполняет тот же объем работы в два раза быстрее.

— Тогда почему вы не приобретете новое оборудование? — с самым невинным видом поинтересовалась она.

Даже несмотря на оглушительный грохот, мужчина, работающий за станком, расслышал ее вопрос и обменялся понимающей ухмылкой с начальником цеха. Лиза покраснела, чувствуя себя глупой и невежественной, но потом с вызовом подумала: «Они ведь не знают, как нужно снимать фильм или ставить пьесу. Так почему я должна разбираться в том, как они делают свою работу?»

Она спросила себя, а заметили ли они ее пылающие щеки. Даже если и так, Джим Харрисон оставался безжалостным. Он подвел Лизу к большому, отгороженному стенами закутку, в котором стояло с полдюжины неработающих станков.

— Здесь мы готовили учеников, — холодно обронил начальник цеха, — еще в те времена, когда компания могла себе это позволить. — Затем он показал ей столовую с длинными рядами пластиковых столов с облупленными крышками, стоящими так близко друг к другу, что между ними едва можно было протиснуться, а потом и старомодную кухню, на которой несколько женщин в зеленых халатах уже чистили картошку и пекли будочки. Они дружно подняли головы, глядя на них, и Джим Харрисон громко произнес: — Это — леди Элизабет Молино, жена нашего парламентария. Она пришла, чтобы осмотреться. — И женщины с любопытством уставились на Лизу. Она попыталась улыбнуться, но, очевидно, ей это не удалось, потому что ни одна из женщин не улыбнулась в ответ. Уходя, Лиза расслышала за спиной взрыв язвительного смеха.