Пост сдал - Стивен Кинг

«Он живет, как Дональд Трамп, – думает Рут Скапелли. – Убил восемь человек, искалечил бог знает сколько, пытался взорвать тысячи девочек-подростков на поп-концерте, а теперь сидит здесь, еду ему приносит личная прислуга, одежду стирают и гладят, лицо бреют. Трижды в неделю ему делают массаж. Четыре раза в неделю он посещает водолечебницу и принимает горячие ванны.

Живет, как Дональд Трамп? Гм… Скорее как вождь какого-нибудь племени из пустыни одной из богатых нефтью стран Ближнего Востока».

А если бы она сообщила Бэбино, что он показал ей палец?

О нет, ответил бы Бэбино. Нет, медсестра Скапелли. Вы видели лишь непроизвольную мышечную судорогу. Его мозг еще не может выдать команду на такой жест. А если бы и мог, с чего ему показывать вам палец?

– С того, что ты меня не любишь, – говорит она, наклоняясь вперед и упираясь руками в прикрытые розовой юбкой колени. – Так, мистер Хартсфилд? И в этом мы квиты, потому что я не люблю тебя.

Он на нее не смотрит, не подает виду, что услышал. Не отрывает глаз от многоэтажной автостоянки на другой стороне дороги. Но он ее слышит, она в этом уверена, и полное отсутствие реакции злит еще больше. Когда она говорит, люди должны слушать.

– Мне что, поверить, будто ты оторвал пуговицы моей униформы силой мысли?

Никакой реакции.

– Я знаю, что это не так. Я давно собиралась заменить эту униформу. Она мне стала узка. Ты можешь дурить более доверчивых медсестер, но со мной этот номер не пройдет, мистер Хартсфилд. Все, на что ты способен, это сидеть на стуле. И гадить в постель всякий раз, когда у тебя появляется шанс.

Никакой реакции.

Скапелли бросает взгляд на дверь, желая убедиться, что она закрыта, потом отрывает левую руку от колена и протягивает к нему.

– Все эти люди, которых ты убил и покалечил… Некоторые мучаются до сих пор. Тебя это радует? Радует, так? А как это понравится тебе? Давай выясним?

Она находит его сосок, потом сжимает большим и указательным пальцами. Ногти у нее короткие, но она с силой вдавливает их в кожу. Поворачивает в одну сторону, потом в другую.

– Это боль, мистер Хартсфилд. Нравится?

Его лицо бесстрастно, как и всегда, и это приводит Скапелли в бешенство. Она склоняется ниже, их носы почти соприкасаются. Ее лицо еще больше напоминает кулак. За очками выпучиваются синие глаза. В уголках губ блестят капельки слюны.

– Я могу проделать это и с твоими яйцами, – шепчет она. – И, пожалуй, проделаю.

Да. Она может. В конце концов, Бэбино он ничего не скажет. Его словарный запас – четыре десятка слов, и лишь несколько человек могут понять, что он говорит. «Я хочу еще каши» звучит как «я-оч-е-аш». Прямо-таки разговор индейцев в каком-нибудь старом вестерне. На удивление чисто он произносит только одну фразу: «Позовите маму». И несколько раз Скапелли получала огромное удовольствие, ставя Брейди в известность, что его мать мертва.

– Ты думаешь, что доктор Бэбино пляшет под твою дудку, но на самом деле все наоборот. Это ты пляшешь под его дудку. Ты – его подопытная свинка. Он думает, что я не знаю об экспериментальных лекарствах, которые он тебе дает, но я знаю. Витамины, говорит он. Витамины, чтоб мне сдохнуть. Я знаю все, что здесь происходит. Он думает, что сможет полностью тебя вылечить, но этого никогда не случится. Потому что тебе вышибли мозги. А если и случится? Тогда ты пойдешь под суд. А потом в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И в тюрьме Уэйнесвилл никаких горячих ванн тебе не пропишут.

Она сжимает сосок так сильно, что выступают сухожилия на запястье, но Брейди все равно не подает виду, будто что-то чувствует. Равнодушно смотрит на автостоянку. Если она продолжит, кто-нибудь из медсестер увидит посиневший, опухший сосок, и запись об этом появится в медицинской карте.

Скапелли разжимает пальцы, отступает на шаг, тяжело дыша, и жалюзи над окном резко звякают. Звук этот заставляет ее подпрыгнуть и оглянуться. А когда она вновь поворачивается к Хартсфилду, тот уже смотрит не в окно – на нее. И глаза у него ясные и осмысленные. Скапелли ощущает укол страха и отступает на шаг.

– Я могла бы донести на Бэбино, – говорит она, – но врачи умеют выкручиваться, особенно если это их слово против слова сестры, даже старшей. Да и зачем мне это надо? Пусть экспериментирует над тобой. Даже Уэйнесвилл слишком хорош для тебя, мистер Хартсфилд. Может, Бэбино даст тебе какое-нибудь снадобье, которое тебя убьет. Именно этого ты и заслуживаешь.

Тележка с едой грохочет в коридоре: кому-то везут поздний ленч. Рут Скапелли дергается, словно ее вырвали из глубокого сна, и пятится к двери, переводя взгляд с Хартсфилда на затихшие жалюзи и снова на Хартсфилда.

– Оставляю тебя наедине с твоими мыслями, но напоследок скажу вот что: если еще раз покажешь мне палец, достанется твоим яйцам.

Рука Брейди поднимается с колен к груди. Она трясется, но дело тут исключительно в регуляции моторики. Мышечный тонус вернулся не полностью, несмотря на физиотерапию и лечебную физкультуру, десять занятий в неделю.

Скапелли таращится, отказываясь верить своим глазам: средний палец распрямляется и предстает перед ней во всей красе.

А губы Брейди растягиваются в мерзкой ухмылке.

– Ты же ненормальный, – шепчет она. – Выродок.

Но не подходит к нему. Внезапный, иррациональный страх охватывает ее. Она не знает, чем это может кончиться.

Том Зауберс с радостью готов выполнить просьбу, с которой обратился к нему Ходжес, пусть ради этого и придется перенести пару встреч во второй половине дня. Его долг перед Ходжесом намного больше, чем поездка в пустующий дом в Ридждейле. Именно бывший коп с помощью своих друзей, Джерома и Холли, спас жизни сына и дочери Тома. Возможно, и жены тоже.

Он отключает охранную сигнализацию, нажимая цифры на пульте, – последовательность написана на листке, лежащем в папке, которую он принес с собой. Проводя Ходжеса по комнатам первого этажа под гулкое эхо шагов, Том начинает привычно расхваливать товар. Да, довольно далеко от центра города, с этим не поспоришь, зато все блага цивилизации – вода, канализация, вывоз мусора, школьные и муниципальные автобусы – достаются тебе без городского шума.

– И помимо наличия охранной сигнализации дом подключен к кабельным сетям, – заключает он.

– Это все здорово, но я не собираюсь его покупать.

Том с любопытством смотрит на него:

– Тогда зачем мы сюда приехали?

Ходжес не находит оснований скрывать истинную причину:

– Чтобы узнать, не использовал ли кто-нибудь это место для наблюдения за домом на другой стороне улицы, в котором в прошлые выходные произошли убийство и самоубийство.

– В доме шестнадцать ноль один? Господи, Билл, это ужасно.

«Точно, – думает Ходжес, – и я уверен, что ты уже прикидываешь, с кем поговорить, чтобы продажа дома шла через тебя».

Но он не собирался винить в этом человека, столько пережившего после Бойни у Городского центра. Это его работа.

– Вижу, вы уже обходитесь без трости, – подмечает он, когда они поднимаются на второй этаж.

– Обычно пользуюсь ею вечером, особенно в дождливую погоду, – отвечает Том. – Ученые говорят, что утверждения, будто в дождь суставы болят сильнее, – бред сивой кобылы, но я готов подтвердить, что это стопроцентная истина. Мы сейчас в главной спальне, она расположена так, чтобы видеть восход солнца. И ванная большая и удобная, в душевой есть пульсирующий режим, а дальше по коридору…

Да, хороший дом, Ходжес и не ожидал ничего другого от Ридждейла, но при этом никаких признаков, что здесь в последнее время кто-то побывал.

– Посмотрели все, что хотели? – спрашивает Том.

– Да, пожалуй. Вы не заметили ничего необычного?

– Нет. И охранная сигнализация здесь надежная. Если бы кто-то проник в дом…

– Да, – кивает Ходжес. – Извините, что вытащил вас в такой холодный день.

– Ерунда. Мне постоянно приходится куда-то ездить. И повидаться с вами мне в радость. – Они выходят из двери кухни, которую Том тут же запирает на замок. – А вы, по-моему, сильно похудели.

– Знаете, как говорится, нельзя быть слишком тощим или слишком богатым.

Том, который после полученных у Городского центра увечий, был слишком тощим и слишком бедным, натужно улыбается и направляется к передней части дома. Ходжес следует за ним, потом останавливается.

– Мы можем заглянуть в гараж?

– Конечно, но смотреть там нечего.

– И тем не менее.

– Не оставляете без внимания ни одну мелочь, так? Подождите, только отыщу нужный ключ.

Однако ключ искать не приходится, потому что дверь в гараж приоткрыта на пару дюймов. Оба мужчины молча смотрят на дверную раму, расщепленную у замка.

– И как это понимать? – наконец спрашивает Том.

– Охранная сигнализация есть только в доме, правильно?

– Да. В гараже охранять нечего.