Urbi et Orbi - Валерий Брюсов

Я слышу хохот подземных гномов.

Но в сердце — с жаждой решенье строгое,

Горит надежда лучом усталым.

Я много верил, я проклял многое

И мстил неверным в свой час кинжалом.

1903

МЛАДШИМ

Они Ее видят! они Ее слышат!

С невестой жених в озаренном дворце!

Светильники тихое пламя колышат,

И отсветы радостно блещут в венце.

А я безнадежно бреду за оградой

И слушаю говор за длинной стеной.

Голодное море безумствовать радо,

Кидаясь на камни, внизу, подо мной.

За окнами свет, непонятный и желтый,

Но в небе напрасно ищу я звезду…

Дойдя до ворот, на железные болты

Горячим лицом приникаю — и жду.

Там, там, за дверьми — ликование свадьбы,

В дворце озаренном с невестой жених!

Железные болты сломать бы, сорвать бы!..

Но пальцы бессильны, и голос мой тих.

1903

ЮРГИСУ БАЛТРУШАЙТИСУ

Осенний ветер выл над урной одинокой.

Нам должно жить! Лучом и светлой пылью,

Волной и бездной должно опьянеть,

И все круги пройти — от торжества к бессилью,

Устать прекрасно, — но не умереть!

Нам вверены загадочные сказки,

Каменья, ожерелья и слова,

Чтоб мир не стал глухим, чтоб не померкли краски,

Чтоб тайна веяла, жива.

Блудящий огонек — надежда всей вселенной —

Нам окружил венцами волоса,

И если мы умрем, то он — нетленный —

Из жизни отлетит, к планетам, в небеса.

Тяжелая плита над нашей мертвой грудью

Задвинет навсегда все вещие пути,

И ветер будет петь унылый гимн безлюдью…

Нам умереть нельзя! нет, мы должны идти!

Октябрь 1901

З. Н. ГИППИУС

Неколебимой истине

Не верю я давно,

И все моря, все пристани

Люблю, люблю равно.

Хочу, чтоб всюду плавала

Свободная ладья,

И Господа и Дьявола

Хочу прославить я.

Когда же в белом саване

Усну, пускай во сне

Все бездны и все гавани

Чредою снятся мне.

Декабрь 1901

В. И. ПРИБЫТКОВУ

Застольная речь

Мы здесь собрались дружным кругом,

Когда весна шумит над Югом

И тихо голубеет твердь,

Во дни Христова воскресенья,

Когда по храмам слышно пенье

О победившем смертью смерть!

Бессильно тают глыбы снега,

Река разламывает лед,

Чтоб к морю полететь с разбега,

В себе качая небосвод.

А по полям цветет, поет

Подснежников святая нега.

Нас не страшат земные зимы,

Мы веснам верим в смене лег!

Не так ли, косностью томимы,

О смерть! мы верим в твой обет!

Наш путь далек, мы пилигримы,

Но вдалеке нам светит свет.

Да! этот мир как призрак канет,

Смерть наши узы разорвет.

И новый день нам в душу глянет!

Пусть он нас снова отуманит

И пусть измучит, пусть обманет,

Но только был бы зов — вперед!

2 апреля 1901

ИЮЛЬ 1908

Да, пробил последний, двенадцатый час!

Так звучно, так грозно.

Часы мировые окликнули нас.

О, если б не поздно!

Зарницами синими полночь полна,

Бушуют стихии,

Кровавым лучом озарилась луна

На Айа-Софии.

Стоим мы теперь на распутьи веков,

Где выбор дороги,

И в грозную полночь окликнул нас зов,

И властный и строгий.

Кто в час совершений в дремоте поник, —

Судьбе не угоден.

И мимо пройдет, отвративши свой лик,

Посланник господен.

О, есть еще время! Стучат и стучат

Часы мировые.

В таинственных молниях виден Царьград

И Айа-София.

1 августа 1903

ЛИРИЧЕСКИЕ ПОЭМЫ

ГОРОД ЖЕНЩИН

Домчало нас к пристани в час предвечерний,

Когда на столбах зажигался закат,

И волны старались плескаться размерней

О плиты бассейнов и сходы аркад.

Был берег таинственно пуст и неслышен.

Во всей красоте златомраморных стен,

Дворцами и храмами, легок и пышен,

Весь город вставал из прибоев и пен.

У пристани тихо качались галеры,

Как будто сейчас опустив паруса,

И виделись улицы, площади, скверы,

А дальше весь край занимали леса.

Но не было жизни и не было люда,

Закрытые окна слагались в ряды,

И только картины глядели оттуда…

И звук не сливался с роптаньем воды.

Нас лоцман не встретил, гостей неизвестных,

И нам не пропела с таможни труба,

И мы, проходя близ галер многоместных,

Узнали, что пусты они как гроба.

Мы тихо пристали у длинного мола,

И бросили якорь, и подняли флаг.

Мы сами молчали в тревоге тяжелой,

Как будто грозил неизведанный враг.

Нас шестеро вышло, бродяг неуклонных,

Искателей дней, любопытных к судьбе,

Мы дома не кинули дев обрученных,

И каждый заботился лишь о себе.

С немого проспекта сойдя в переулки,

Мы шли и стучались у мертвых дверей,

Но только шаги были четки и гулки

Да стекла дрожали больших фонарей.

Как будто манили к себе магазины,

И груды плодов, и бутылки вина…

Но нас не окликнул привет ни единый…

И вот начала нас томить тишина.

А с каждым мгновеньем ясней, неотвязней

Кругом разливался и жил аромат.

Мы словно тонули в каком-то соблазне

И шли и не знали, пойдем ли назад.

Все было безмолвно, мертво, опустело,

Но всюду, у портиков, в сводах, в тени

Дышало раздетое женское тело, —

И в запахе этом мы были одни.

Впивая его раздраженным дыханьем,

Мы стали пьянеть, как от яда змеи.

Никто, обжигаемый жадным желаньем,

Не мог подавлять трепетанья свои.

Мы стали кидаться на плотные двери,

Мы стали ломиться в решетки окна,

Как первые люди, как дикие звери…

И мгла была запахом тела полна.

Без цели, без мысли, тупы, но упрямы,

Мы долго качали затворы дворца…

И вдруг подломились железные рамы…

Мы замерли, — сразу упали сердца.

Потом мы рванулись, теснясь, угрожая,

Мы вспрыгнули в зал, побежали вперед.

На комнаты мгла налегала ночная,

И громко на крики ответствовал свод.

Мы вкруг обежали пустые палаты,

Взобрались наверх, осмотрели весь дом:

Все было наполнено, свежо, богато,

Но не было жизни в жилище пустом.

И запах такой же, полней, изначальней,

В покоях стоял, возрастая в тени,

И на пол упали мы в шелковой спальне,

Целуя подушки, ковры, простыни.

И ночь опустилась, и мы не поднялись,

И нас наслажденье безмерное жгло,

И мы содрогались, и мы задыхались…

Когда мы очнулись, — уж было светло.

Мы шестеро вышли на воздух, к свободе,

Без слов отыскали на берег пути

И так же без слов притаились в проходе:

Мы знали, что дальше не должно идти.

И долго, под мраморным портиком стоя,

С предела земли не спускали мы глаз.

Корабль наш качался на зыби прибоя,

Мы знали, что он дожидается нас.

По улицам клича, друзья нас искали,

Но, слыша, как близятся их голоса,

Мы прятались быстро в проходе, в подвале…

И после корабль распустил паруса.

Поплыл в широту и в свободное море,

Где бури, и солнце, и подвиги есть,

И только в словах баснословных историй

Об нас, для безумцев, останется весть.

Товарищи! братья! плывите! плывите!

Забудьте про тайну далекой земли!

О, счастлив, кто дремлет в надежной защите, —

По, дерзкие, здесь мы не смерть обрели!

Найти здесь легко пропитанье дневное,

Нет, мы не умрем, — но весь день наш уныл,

И только встречая дыханье ночное,

Встаем мы в волненьи воскреснувших сил!

И бродим по городу в злом аромате,

И входим в дворцы и в пустые дома

Навстречу открытых незримых объятий —

И вплоть до рассвета ласкает нас тьма.

В ней есть наслажденье до слез и до боли,

И сладко лежать нам в пыли и в крови,

И счастью в замену не надо нам воли,

И зримых лобзаний, и явной любви!

1902

Венеция

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Он придет, обезумевший мир,

Который поэтом прославлен.

Будет сладостным ядом отравлен

Воздух и самый эфир.

С каждым мигом впивая отраву,

Обезумеют бедные дети земли:

Мудрецы — земледельцы — певцы — короли —

Звери — птицы — деревья — и травы.

Станут распускаться странные цветы,

Яркие как солнце, дышащие пряно,

Открывая к воздуху жаждущие рты.

Яркостью нежданной заблестев, поляны

Заструят томительный, жгучий аромат.