Последний князь удела - Димыч

К ней я и решил подойти пообщаться, вызнать о перспективах челобитья царю. Уяснив из моих сбивчивых пояснений цель беседы, Глинская вздохнула:

— Не по чину мне царёвы думы ведать, но мыслю на сродственников твоих, положена буде опала великая, а то и казнят смертию кого за измену.-

— Какая ж на них измена?-

— Привлещенье чорного люда к бунту, да московское зажигание, да и колдовство презлое-

— Какое-такое колдовство?-

— Ведунов держали, гадали те на царёв век, елико ему на белом свете жизни осталось —

— А с посадскими Углича что же будет?-

— Знамо дело, бунташников, да убойц государевых людишек не помилуют —

Перспективы были обрисованы вполне нерадостные. Оставалось надеяться на личную встречу с Фёдором Иоанновичем. О том же видимо думала и княгиня:

— Ты государю челом бей, даст господь, смилостивится, он вельми не гневлив, не в батюшку норовом-то вышел —

— Анна Григорьевна, а отца мово вы часто видели?-

— Да отнюдуже мне, я почитай до свадьбы в поместье отчем безвыездно пребывала, токмо при венчании своем, да на богослужениях праздничных, убо государь Иоанн Васильевич был к нам вельми щедр. По кончине родителя нашего, Григория Лукьяновича, весь оклад земельной да денежной за матушкой оставил, в казну вотчины не велел отписывать, да в приданое мене с сестрами дары слал. Марью надость спрашивать, они-то при государевом дворе живали, от венчания с Марфой Собакиной на кажной свадебке великого государя в свахах ходила-

— И на свадьбе с моей матерью была?-

— Вестимо, первой свахой у Марьи Нагой, а муж ея, боярин Борис Фёдорович, в невестиных дружках, сестра ж его, царица Ирина за посажённую мать была —

— Раз мать с отцом обвенчались, отчего именуют меня княжичем, а не царевичем?-

— Не церковным обычаем обряд бысти, да и свадебку играли не царским чином, мирским. На небесех то таинство брака не скреплено, не пред богом, лишь пред людьми родители твои венчаны —

Выяснять, почему это совершенное в храме попом венчание может быть не церковным я не стал. Разговор перешел на родню Глинской, и мне поведали, что у них с Марьей есть еще две сестры, одна замужем за князем Дмитрием Шуйским и проживает в Москве, другая вдова служилого ногайского князя и живет в своём имении. Узнал я и том, что единственный их брат погиб в первом же бою новиком, не успев даже записаться по уездному списку, а годом позже в военном походе лишился жизни и их батюшка.

Лицо старой женщины светлело, когда она вспоминала, как радовались они детьми, когда в их маленькую деревянную избушку, всего несколько раз в год приезжал со службы отец, не забывая привозить им гостинцы. Как поражены они были непривычной роскошью, переехав жить в подаренные царём родителю хоромы в Москве. Воспользовавшись паузой в воспоминаниях, спросил:

— А кем служил ваш любочестный батюшка?-

Анна Григорьевна запнулась, и пристально глядя на меня, ответила:

— В ближних подручниках государя Иоанна Васильевича в чине думного дворянина ходил. Из рода Скуратовых-Бельских мы —

Имя и фамилия их достойного предка мне ничего не говорили, но вида я подавать не стал:

— Господь вознаградил его за труды честные. Несомненно, душа его в райских кущах пребывает —

Княгиня, не отводя от моего лица пронзительного взгляда, ответствовала 'Аминь' и, крестясь, удалилась.

Следующим днем, перед вечерней службой, в поместье прискакал конюший боярин Годунов.

На ужине мне довелось услышать переданные им жене последние новости — Фёдор Иоаннович осыпал его милостями, даровал древнее и очень почётное звание 'царского слуги', это помимо земельных и денежных пожалований. Пересказывая церемонию пышного обеда, на котором раздавались награды воеводам, он, взглянув на меня, прибавил

— Истинно ты предвзыграл, княжич, пред выездом на поганого Кази-Кирея, по обещанному всё и сталося. Кто ж в уста тебе вложил речи те, ангелы небесные аль искуситель рода человечаскаго? — и загрустив, прибавил — Думу поутру думать будем, сей час радованный пир у нас-

Однако меня с начинавшейся торжественной пьянки увели, видимо рассудив, что такое увеселительное мероприятие отроку не по годам.

Глава 14

Новый день начался с сюрприза, к годуновскому поместью прибыли ходившие на татар бойцы угличской свиты. На литургию я пришел в приподнятом настроении, мой военный отряд уже лишь немногим более чем двукратно уступал в количестве воинам боярина и явно мог оказать сопротивление при нашем аресте. На удивление, Годунов медлить не стал и пристал с разговором сразу поначалу церковной службы, протопоп косился на него, но к порядку не призывал. Крестясь на образа, я повторил свою старую версию, что кое-что о грядущем мне сообщает прямо Богородица, являясь во сне. От уточняющих вопросов отмахнулся, сообщив, что образ богоматери слишком светел, чтобы его описывать, а речи громоподобны, и человеческими словами не передать. Поэтому могу пересказать только оставшиеся поутру убеждения, явно внушенные мне высшими силами.

Борис Фёдорович сомневался и пытался подловить на несуразицах, но моё сообщение о том, что быть ему правителем государства Российского, заставило его остолбенеть. Подав знак священнослужителю, он заставил его сократить церемонию, и по окончании молебна заторопился из храма, таща меня за собой. Провожаемые удивлёнными взглядами, мы буквально стрелой пролетели через двор и поднялись в приёмную палату боярина. Первым же делом, притворив дверь, Годунов поинтересовался, когда это произойдет, на что я ответил вполне в цыганском стиле, что, мол, вскоре, но точно ещё не известно. Хотел узнать он и о здоровье своих жены и детей, на что пришлось отговориться незнанием. Далее разговор перешел в практическое русло, а именно в отношении моё и моей родни к порядку престолонаследия. Тут я проявил себя настоящим Павликом Морозовым, открестившись от мечты родни о троне, и поведал, что лично я наперекор высказанной Божьей воли точно не пойду. Борис начал прикидывать, кого из Нагих можно упросить помиловать у царя и Боярской думы, но моя просьба наперёд освободить от наказания посадских Углича в очередной раз ввела его в ступор.

— И матери своя не волишь ущедрити? — наконец смог произнести он.

Отвечать 'нет' было бы слишком, однако и продолжать быть куклой в руках Марьи Нагой не хотелось, и я попросил определить её в какое-нибудь имение доходное, под домашний арест, на покой.

— Упокоити матерь алчешь? — Годунов смотрел на меня как на явившегося посланника дьявола.

Попытался объяснить своё предложение словами попроще, мол, надо оградить её от беспокойств, пожить в уединении от буйный родных, но без насилия и тюрьмы.

— Из мира удалити желаешь — перевел на понятный себе язык боярин.

Тут уже пришлось насторожиться мне, и я настойчиво повторил, что казней быть не должно, ни посадских, ни родственников-Нагих.

— Слава богу, при государе Фёдоре Иоанновиче, именитых людей смертию не казнят, токмо бывает опалу возложат али на украйны дальние отошлют с приставами, а как до прямых убойц людишек государевых, тех миловать невмочь-

С наказанием непосредственных исполнителей убийств я согласился. Но обрекать родню на ссылку тоже не хотелось, и я попросил поселить их под охраной в их имениях.

— Пущай водворятся в казанских аль пермских вотчинах, а ежели не владеют теми, то государь пожалует-

О том бить челом царю и порешили, и беседа перешла на тему сугубо практическую, а именно о материальном вознаграждении за сдачу семьи и прав на престол. К тому, что с лёгкой руки отписал царственный брат, мне пообещали добавить отнятое у Нагих, и ещё имений пожаловать, да денежной и меховой казной. Также в кормление матери дать какую ни будь слободу побогаче или городок победнее. Обрисовав столь радужные картины скорого обогащения, Годунов решил время не тянуть, и предложил собираться в дорогу на Москву.

Боярин настолько торопился в дорогу, что решил ехать в возке и в нём же отобедать. От приглашения присоединится, я не отказался, о чём практически тут же пожалел. За трапезой Борис Фёдорович засыпал меня вопросами о ближайшем будущем, интересовали его в основном внешнеполитические проблемы. Собственно я не мог сообщить ни о перспективах шведской рати, ни о том начнется ли война с Польшей, ни что замышляет крымский хан. Добил он меня расспросами о том придут ли бухарцы на помощь царю Кучуму, и каков будет результат похода на Шевкала тарковского. Не заметив на моем лице ни тени понимания, царский шурин изрядно расстроился. Стараясь его успокоить, пришлось пообещать ежедневно молиться Богородице о ниспослании знамений о грядущем. Ни добившись от незадачливого пророка ничего большего, Годунов, оставив меня в пародии на карету, пересел в седло и с частью охраны резво двинул вперед.