Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! - Юрий Корольков

— Может, по трубке сладкого дыма? — Резчик говорил про опиум.

Чан отказался, он помнил наказ отца — «сладкий дым» для глупых людей, его можно делать, но не употреблять самому. Курильщик — конченый человек.

— Ты такой же скупой, как все шаньсийцы, жалко раскошелиться на затяжку сладкого дыма.

— А ты сам разве не из Шаньси? — нахмурился Чан. Он терпеть не мог, когда начинали обидно подшучивать над его шаньсийским происхождением, будто и в самом деле в Шаньси живут одни скупцы. — Может быть, ты шаньдунец, безголовая черепаха…

— Тогда знаешь что, — примирительно сказал подмастерье, — здесь можно заработать. Сыграем?! — Он кивнул на игроков, сидевших рядом.

В самом деле, а что, если попытать счастья. Про карты отец ничего не говорил… Несколько лишних даянов всегда пригодятся в деревне…

Сначала играли в кости. Чан осторожно выкидывал на стол гладкие, отполированные черные палочки. Начало принесло удачу. На столе перед Чаном выросла стопка серебряных монет. Хозяйка все так же радушно угощала гостей ханшином, подносила еду. Чан не возражал — теперь он может и заплатить.

Вскоре перешли на карты. Голова все тяжелела, мысли путались, но одна мысль неотступно сверлила мозг: пока везет, надо играть, надо побольше выиграть денег. Ставки возросли. Чан проигрывал и выигрывал снова, потом опять проиграл и потянулся к поясу. Нащупал монеты, разорвал нитку. Словно в тумане плыли лица игроков. Стол делался все шире, потом превратился вдруг в рисовое поле. Через поле, погружая ноги в жидкий ил, шла мать, улыбалась ему, что-то говорила, но слов не было слышно.

«Почему от ила пахнет ханшином?» — пронеслось в голове Чана, и он полетел в бездонную черную пропасть.

Очнулся Чан утром на берегу зловонной реки. Пахло илом и сыростью. Он тяжело поднялся, непонимающим взглядом посмотрел кругом. Болела голова, ломило разбитое тело, будто всю ночь его колотили бамбуковыми палками. В вывернутых карманах, в матерчатом поясе не осталось ни одной монеты. Исчез и разбитной подмастерье, земляк из Шаньси. А может быть, резчик никогда и не был в Шаньси…

Чан бросился искать ночной притон — но куда там! Фанзы походили одна на другую, а жители встречали его недружелюбно — одни угрозами, другие откровенным смехом, да еще грозили позвать полицию.

Конечно, поезд давно ушел, потому что солнце стояло высоко над рекой. Да если бы и не ушел, все равно ехать не на что. Терзая себя за опрометчивость, он брел по городу, но теперь уже без гроша в кармане. Не мог купить даже плошку риса.

Рассеянно, безразлично шагал он по улице, когда его внимание привлекла странная процессия. Впереди бежали два солдата и расталкивали толпу. Следом за ними ехал на рикше какой-то военный и громко, что есть силы, бил в барабан, который стоял между коленями. Когда человек переставал бить в барабан, рикша и бегущие впереди солдаты останавливались. Человек в военной форме что-то громко говорил окружавшим его зевакам.

Процессия приблизилась, и Чан услышал, что военный на все лады расхваливает доблесть великого маршала Чжан Цзо-лина и зазывает всех желающих поступать в солдаты. Вербовщик обещал сытую и беззаботную жизнь в армии Чжан Цзо-лина.

Позади рикши, не отставая от его коляски, теснились добровольцы — десяток людей разного возраста, от щуплых подростков до стариков. Процессию замыкала толпа зевак, которая с улюлюканьем бежала за повозкой военного зазывалы.

Чан протиснулся ближе к рикше и побежал за ним следом.

Через несколько дней Чан получил солдатскую форму, а через несколько месяцев оказался в отряде, охранявшем самого маршала Чжан Цзо-лина.

В то утро поезд маршала Чжан Цзо-лина приближался к Мукдену. За окном уже мелькали пригородные фанзы. Чан потянулся к верхней полке за своим ранцем, как вдруг раздался оглушительный грохот взрыва. Резкий толчок бросил солдат на пол. Несколько секунд стояла мертвая тишина, огласившаяся тут же стонами и криками. Начальник охраны скомандовал выходить из вагонов, но солдаты и без его команды бросились к выходу.

Поезд стоял под мостом, через который тянулась колея другой железной дороги. Было еще очень рано, и между шпалами на мосту просвечивали узкие полоски нерезкого света. Мост снизу походил на старую циновку, висевшую у них в казарме перед отхожим местом. Вагон, в котором ехали солдаты, сошел с рельсов, а передний, вздыбившись, лежал на боку, и в полу зияла большая пробоина. Из нее свешивался убитый человек в маршальской форме, кровь заливала его лицо.

Все это только позже восстановилось в памяти Чана, сейчас ему было не до того, чтобы разглядывать убитого. Из-за насыпи кто-то стрелял по вагонам, солдаты повалились на землю, стали недружно отвечать, но в кого стреляли, не видели…

Когда выстрелы стали затихать, солдаты охраны поднялись на железнодорожную насыпь. Чан своими глазами увидел, как несколько человек в военной форме, пригнувшись, убегали к соседним фанзам. Они вскоре исчезли в зарослях гаоляна, но Чан уверен, что это были японские солдаты.

Стрельба кончилась, и теперь китайские солдаты разглядывали свой поезд, потерпевший крушение. Из расщепленного вагона через пролом в полу выносили убитых, раненых. Их клали на траву рядом с полотном железной дороги. Сказали, что среди убитых маршал Чжан Цзо-лин, которого они охраняли. Чан вспомнил, что видел его, когда выбегал из вагона.

Вскоре пришли машины, увезли убитых, а солдатам приказали идти пешком в казармы, через весь город…

Маршала Чжан Цзо-лина хоронили торжественно. Ему воздавали почести, которые он заслужил. Сейчас никто не вспоминал о далеком прошлом этого человека. Когда-то Чжан был главарем шайки хунхузов, обычной шайки дорожных грабителей. Но он оказался более ловким и предприимчивым, чем другие хунхузы. В русско-японскую войну Чжан несколько видоизменил свою профессию — пошел на службу к японцам. Он бродил по тылам русских войск в Маньчжурии, грабил обозы, нападал на мелкие гарнизоны, стрелял из засады по войсковым колоннам и снова исчезал в маньчжурских сопках. За это японцы хорошо ему платили. С того началось. Через десять лет он стал губернатором Фыньтяньской провинции, а еще через несколько лет — главнокомандующим армии умиротворения страны, объединившей силы китайской контрреволюции. В его войска входили японские части, и власть маршала распространилась далеко за пределы Маньчжурии — южнее Великой китайской стены. До недавних дней резиденция маршала находилась в столице Китая — Пекине. Под натиском гоминдановских войск Чжан вынужден был покинуть столицу, уйти под защиту Квантунской армии дружественной ему Японии. Теперь все кончилось. Гроб с телом маршала Чжан Цзо-лина покоился на артиллерийском лафете, и упряжка армейских коней тянула лафет через город, запруженный толпами любопытных.