Вирусапиенс - Сергей Гатаулин

Безумный взгляд единственного глаза уперся в Емельяна.

– Боже! Неужели и я вот так, как животное? – взвыл тот. – Нет!

– Да ты не бойся, – выдохнул безумец, и на секунду остатки разума осветили мутный взор. – Иди ко мне!

Емельян не отводил глаз от пустой окровавленной глазницы. Страх внезапно прошел, боль осталась где-то в стороне – за дверью чужого разума. Его боль прошла. Сменилась привходящей, пугая неупорядоченностью, как если бы сердце заболело справа. Он почувствовал себя исследователем. Забыв о своем бедственном положении, с удивлением погрузился в мир необычайных ощущений неродного тела.

«Вот бы человек умел проникать в голову другого! Насколько проще была бы жизнь! Или сложнее? Мир, где нет обмана, где каждый знает, что думает собеседник. Осталось ли в голове у этого убогого что-нибудь человеческое?» Емельян чувствовал силу, затягивающую его разум в пучину чужого сознания, в омут пугающего сумасшествия. Мрачное убежище, пропитанное горем, пахло длительным страданием. Бесконечные коридоры, запутанные ходы со множеством тупиков и ответвлений предстали перед изумленным путником. Емельян плутал в лабиринте поврежденного мозга, сложном и простом одновременно.

Вот в конце очередного перехода мелькнула одинокая сжавшаяся от страха фигура. Маленький трясущийся человек, заметив приближение незнакомца, метнулся в тень и исчез. Емельян бросился следом, догнав, пытаясь остановить, прикоснулся к плечу. Словно электрическая искра проскочила между ними, как будто открылся третий глаз и он увидел обрывки незнакомых мыслей. Куски размышлений, сталкиваясь друг с другом, вспыхивая и дробясь, прогнали темноту.

Емельян, ощутив колыхание воздуха за спиной, резко повернулся.

Дрожащая стена, растворяясь, явила удивленному зрителю мрачную картину. Бородатый крепыш с разбитой до неузнаваемости физиономией, сжимая мокрыми от крови руками тяжелый амбарный замок, копошился за металлическими прутьями большой клетки. Голова, прижатая к решетке, напряженно задрожала. Бородач сердито крякнул, шумно выдохнул и расслабленно опустил руки.

Дверь в клетку открылась, и пленник переступил порог. Рухнул на колени и пополз на четвереньках.

«Это же я – подумал Емельян. – Тьфу ты! Если человек в клетке я, тогда кто же это? – Еле сдерживая крик, ощупал незнакомое лицо. – Не моё! Схожу с ума! Боже мой!» Испуганно всматриваясь в ползущего к нему человека, он шарахнулся в сторону.

Шепот со всех сторон постепенно превратился в рокот морской волны. Шум прибоя усилился, ударяя в уши рёвом взлетающего реактивного лайнера. Страх холодными тисками сковал волю, добираясь до самых отдаленных уголков измученной души. Закричав, он рванулся на свободу – прочь, подальше от мрачной пещеры, от бредовых размышлений и фантастических видений. Влажный от крови и мочи пол показался Емельяну родным.

– Фуууу, – облегченно выдохнул он, затравленно озираясь по сторонам. Коснулся руками холодной решетки. «Вот уж не думал, что вид каталажки может греть душу. Ночь заканчивается – скоро казнь. Думай, Емеля! Думай!»

Окон в камерах нет, но судя по шуму за стенами, можно предположить, что наступило утро. Где-то во дворе застучал топор, наводя Емельяна на мрачные размышления. С каждым ударом он все ближе приближался к моменту казни, ощущая на шее тяжесть топора, заставлял себя размышлять: «Думай Емеля! Думай!»

Из-за двери послышался звон ключей: приближались надзиратели.

«Черт! Как жить-то хочется», – заметалась в голове истерическая мысль. Емельян из последних сил затащил в клетку своё израненное тело, закрыл дужку замка и стал ждать.

– Ну что, Пугач-самозванец? Пора к Богу! – здоровенный детина распахнул тяжелую дверь, пропуская вперед мужиков с цепями на бычьих шеях. – Ты уж нас, батюшка, прости, но мы тебя как медведя на цепи поведем, а то мал чё, – просипел охранник, смачно харкая на пол.

– Царя казните, ироды, – завыл безумный голос. – Петра Третьеегоо!

Емельян шагнул к вопящему умалишенному. Встречаясь с ним взглядом, без промедления прыгнул навстречу безумству, пылающему внутри расширенного чёрного зрачка. Только на этот раз он не просто заглянул внутрь мрачной пещеры, не робко переступил порог чужого сознания. Очертя голову, он бросился вперед, как раненый зверь, который прыгает в пропасть, когда спасается от огня. Словно водоворот закружился за ним, втягивая в пещеру что-то не совсем осознанное, иррациональное. Мелькающие перед глазами яркие воспоминания смешались с картинами жизни, которой он никогда не жил – будущее отступило. На мгновенье над ним нависли злобные физиономии. В воздух со свистом взлетели длинные сырые плети, разрывая плоть, вгрызлись в тело. Кровавые брызги выстрелили в воздух. Он закричал, но не услышал крика; оглянулся, но ничего не увидел. Нет. Что-то всё-таки видно… Недалеко, в клетке, в центре большого зала, копошится крепкое бородатое тело в попытках противостоять здоровенному конвоиру, орудующему металлической цепью. Мычит, бьется о железные прутья, пытается вырваться.

– Пошли, царь-батюшка, – кричит коренастый детина, стягивая оковы за спиной пленника. Тот лишь молчаливо сопит, словно бездумная кукла трясет головой, – затем, вспомнив что-то, открывает рот.

– Прости меня, Господи! – пытается закричать Емельян, но не слышит слов.

Вот только бородач, оскалившись, раздвигает разбитые губы и громко, по-звериному, ревет. И рев его, ударяясь в потолок, долго мечется между стен.

Верзила, доставая из-за пояса деревянный конус с лоскутами у основания, ловко запихивает его убогому в рот; обматывая тряпицу вокруг головы, довольно улыбается.

Бесноватый успокаивается, в глазах тухнут остатки разума, – словно кто-то выключил свет.

Стражник пихает в спину безропотного пленника, влачащего за собой тяжёлые железа:

– Пора на престол, царь-батюшка. Гыы! Свет меркнет.

Емельян, теряя ощущение времени, провалился в беспамятство…

«Просыпайся!» Закусив губу, он почувствовал солоноватый привкус. Боли не было, как не было и мира вокруг. Все усилия привести себя в чувство ничего не дали. Действительность не желала проясняться. Он перестал ощущать себя человеком. Он – «нечто». Разум сам по себе.

– Я Емельян! – завопило его сознание, с ужасом ощущая, как разваливаются логические связи, удерживающие прежнюю личность.

Где-то вдалеке тысячеголосый рев толпы взорвал воздух. Пещера, в которой блуждал его разум, неожиданно превратилась в извилистый коридор со множеством комнат, заваленных всевозможным хламом.

– Или я Пётр? – спросил он себя, сам не понимая, откуда взялось именно это имя. На стене он увидел светящиеся экраны, на которых… «О, чёрт! Это же камера!» – мелькнула осознанная мысль и тут же исчезла, испуганная другой, пришедшей ей на смену.